— Тебя бросили! — ахнула Аюна.

— Арии забрали меня с собой, накормили и согрели. Позднее Тулум осмотрел меня и счел весьма необычным, — продолжал Аоранг. — Я был светловолосым, а таких среди мохначей очень немного. Святейший решил, что ребенка отдали богам из-за его непохожести на других. У диких племен такое случается сплошь и рядом…

— А дальше что было?

— Что же дальше? Святейший Тулум привез меня в столицу, поселил при храме, обучил речи и обычаям ариев. А когда я подрос — всем наукам, какие следует знать жрецу истинного бога. С тех пор я живу здесь, и Аратта стала моим домом.

— Но неужели ты никогда не хотел вернуться к сородичам?

Мохнач вздохнул:

— Когда я стал подростком, мной овладело желание найти свое племя. Я хотел взглянуть в глаза тем, кто обрек ребенка на смерть…

Уголки губ Аоранга резко дернулись вниз. Аюна даже вздрогнула от того, как на миг преобразилось, став звериным и страшным, его добродушное лицо.

— Мне тогда казалось, что это самое важное. Куда важнее всех лет, что я провел при храме…Найти их и спросить, почему от меня решили избавиться! Я попросил Тулума отпустить меня на поиски. Он меня отпустил и даже не пытался отговаривать, хотя лишь Исварха знает, чего ему это стоило, — а я, в своем юношеском себялюбии, даже не подумал тогда об этом!

Аоранг стиснул вазу, запустил туда руку, сгреб горсть узелков и свирепо захрустел ими.

— И как, ты нашел свое племя? — с невольной робостью спросила царевна.

— Да! Я нашел племя, и куда легче, чем ожидал. Мохначи всегда ходят одними тропами, из года в год, следуя за стадами. Сородичи радостно меня приняли. Я прожил с ними полгода, откочевал с ними вдоль хребта Холодной Спины с юга на север и обратно… И вернулся в столицу. Святейший Тулум встретил меня без слова упрека, так ласково, что я обнял его колени и невольно разрыдался. Только тогда я осознал, что он и есть мой истинный отец…

— Радостно приняли? Но почему они бросили тебя умирать в холодной степи? — с гневом спросила Аюна, которая слушала его, затаив дыхание. Она уже забыла, что собиралась просто подивиться на воспитанного дикаря, — перед ней распахнулся целый мир…

Аоранг поставил пустую вазу на стол, виновато посмотрел на царевну и неожиданно улыбнулся. Улыбались его широкие губы, глубоко сидящие глаза и веснушчатые щеки, так что царевна сама невольно улыбнулась в ответ.

— Они меня не бросали!

— Но как же…

— На самом деле меня отнесли в степь для обряда. Я должен был встретить своего мамонта. Шаманы сказали, что там недалеко ходило стадо и один из них был рожден моим побратимом. Я должен был позвать его, а он — ответить. Тогда я, должно быть, решил, что удивительного вида люди, которые вышли из метели, — это духи, которые отведут меня к моему зверю, потому и не испугался…

— Но разве это не опасно? Маленький ребенок — и огромное волосатое чудовище…

— Очень опасно. Даже мохначи делают так не всегда. Но без этого не возникнет та связь на всю жизнь, без которой истинный человек в какой-то мере останется неполноценным…

— Истинный человек?

— Я о мохначах сейчас, царевна. Мохначи называют себя истинными людьми, ибо лишь себя такими и считают. Святейший Тулум говорит, что так рассуждают все дикие племена. Сами они и есть люди, а соседи их — опасная и подозрительная нечисть. Да и арии недалеко ушли от этого, — с усмешкой добавил он.

— Но ведь арии действительно… — Аюна осеклась, пораженная этими совершенно новыми для нее мыслями. — Разве не мы — любимые дети светоносного Господа Исвархи, не избранники его, в отличие от прочих подвластных нам племен?

— А ты полагаешь, что жителям Ползучих гор есть дело до Исвархи?

— Что за нелепости ты говоришь, Аоранг! Перестань, это слова мятежника!

— Как прикажешь, солнцеликая, — склонил лохматую голову воспитанник жрецов.

Аюна помолчала, борясь с досадой и невольным гневом. Как он мог сказать подобные крамольные слова об ариях? Кем себя вообразил?!

«Ладно, какой спрос с мохнача?» — милостиво решила она и спросила:

— А почему ты не остался со своим племенем?

— Зачем? Я рад, что знаю теперь своих предков. Но у меня уже есть семья. Святейший Тулум — мой воспитатель и драгоценный наставник — стал мне больше чем отцом, — с глубоким почтением произнес Аоранг. — Во всем свете я люблю его больше всех. И где бы, скажи, я получил столько знаний, столько божественной мудрости? Мохначам тоже кое-что ведомо, куда больше, чем высокомерно полагают арии, — но во многом они как дети. Их сознание не пробудилось, они любят сказки и не понимают науку. Они смотрят на звезды, а видят глаза своих предков.

— А что ты видишь, когда смотришь на звезды? — спросила царевна, недоверчиво улыбаясь.

Аоранг задумался. Потом устремил на нее взгляд, и глаза его вспыхнули под густыми бровями, словно в темных пещерах зажглись голубые огни.

— Знаешь ли ты, что такое фраваши? — спросил он.

— Добрые духи?

— Нет, не совсем. Это мирской взгляд. Божественная Ясна-Веда говорит нам, — начал он с детской серьезностью, — что есть чистые предвечные души, созданные Исвархой в тех высших сферах бытия, которых не достигает никакое зло. Часто они невидимо сопровождают праведников, давая им советы и ограждая от дивов. А порой они воплощаются в нашем мире и незримо горят в людском обличье. Такие рожденные во плоти фраваши невообразимо прекрасны, и ни одна истинно зрячая душа не может остаться к ним равнодушной…

Говоря это, Аоранг смотрел на царевну, не отрывая взгляда, так что у Аюны понемногу запылали щеки и снова заколотилось сердце. Она даже слегка испугалась. «Что творится со мной? Он так смотрит на меня, рассуждая о предвечных душах, будто говорит обо мне…»

Они беседовали еще долго — куда дольше, чем предписывали приличия. Небосвод усыпали звезды, один за другим гасли светильники. Служанки зевали за рукоделием в углах… Наконец царевна спохватилась.

— Уходи, Аоранг, — сказала она, вставая. — Я была рада беседовать с тобой. Право, мне сейчас кажется, будто я вообще беседовала по-настоящему впервые в жизни. Ты воистину необычный человек, я совсем не ожидала… Ладно, не важно. Это было… — Аюна попыталась найти слово, но так и не нашла того, которое передало бы весь сияющий хаос ее впечатлений, и закончила неловко: — Хорошо.

Аоранг встал, сразу стал огромным и неуместным в ее утонченно-роскошных покоях, посмотрел на нее с робкой мольбой.

— Я могу прийти еще, солнцеликая?

Царевна удивленно посмотрела на него.