тебя. За время моего отсутствия ты должен не просто придумать план вербовки Редля, но и воплотить его в жизнь.

– А вы? – хмурясь, спросил помощник.

– Я, как всегда, появлюсь в решающий момент, – отвечал статский советник.

Следствием этого разговора стал ряд хитроумных действий, в результате которых Ганцзалин, майор Редль и молодой актер китайской оперы ужинали сейчас в старейшем венском ресторане «Грихенбайсль». Впрочем, устроить подобный ужин было не так просто, как кажется. Понятно, что ловить следовало на живца. Но кто выступит приманкой? Где искать человека из числа тех, кого сами китайцы называли «юношами сливочного масла»? Разумеется, в китайском борделе, которые обычно совмещались с курильнями, можно было найти мужчину любой ориентации и даже вовсе без таковой. Однако в массе своей это были люди совсем простые, примитивные и едва ли они могли вызвать интерес у майора Редля.

Второе место, где следовало искать нужного человека, представляла собой китайская опера. Именно там традиционно стиралась грань между мужчинами и женщинами – просто потому, что первые здесь представляли последних. Однако это, разумеется, вовсе не значило, что все актеры китайской оперы – содомиты. Опираться при этом на слухи было никак нельзя, нужна была полная уверенность. А для этого требовалось познакомиться с претендентом лично.

Лично следить за актерами с тем, чтобы выяснить их вкусы и пристрастия, разумеется, не было ни времени, ни возможностей. Однако Ганцзалин и не собирался этого делать. Он просто подкупил охранника, работавшего в театре господина Ли. Правда, тот тоже не мог ничего утверждать наверняка, однако указал, что один из молодых актеров – Лян Сижу – регулярно ходит в китайскую курильню или, как их еще называют, в «клуб». Рассудив, что развращенность разлагает всего человека, и один порок часто влечет за собой другой, Ганцзалин решил сосредоточить свое внимание именно на нем.

Он выследил Лян Сижу как раз в тот момент, когда тот после спектакля отправился в курильню – и незаметно последовал за ним. Благодаря своей китайской физиономии Ганцзалин довольно легко проник внутрь и, притворившись курильщиком опиума, за сравнительно небольшую плату получил металлическую курительную трубку, уже набитую дурманом, и спички.

Войдя в длинную, с низкими потолками, и едва освещенную керосиновой лампой комнату, Ганцзалин на миг замер на месте, озираясь по сторонам. Комната полна была каким-то бурым дымом, сквозь который с трудом различались простые деревянные лежанки, и люди на них, находившиеся в самых странных позах. Некоторые сидели, сгорбившись так сильно, что голова у них оказывалась почти что между поднятых коленей, у других головы, напротив, были запрокинуты назад, но они каким-то удивительным образом сохраняли равновесие, кто-то лежал на боку, кто-то – на спине, выронив из ослабшей руки потухшую трубку.

Ганцзалин полагал, что в курильне царит расслабленность и молчание, однако, к его удивлению, жизнь там шла довольно бойкая, хотя и явно выморочная. Были тут клиенты, которые лежали, закатив глаза в потолок, но были и те, кто жадно разглядывал своих соседей, и даже такие, кто беспрерывно почесывался – возможно, от одолевавших их насекомых. Одни молчали, другие что-то бормотали себе под нос, третьи переговаривались с соседями. К счастью, особенного внимания на Ганцзалина никто не обратил, а он медленно шел по проходу, стараясь разглядеть в дыму физиономии курильщиков и обнаружить среди них актера.

Наконец он разглядел его в самом дальнем от входа углу, по правую руку. Ганцзалину повезло: рядом с Лян Сижу никого не было, ближняя к нему лежанка пустовала. Ганцзалин деловито уселся на эту лежанку и скосился на соседа. Тот уже раскурил трубку и лежал на боку, глядя куда-то в пустоту. Бледное красивое лицо его лиловело в буром дыму, глаза были полуприкрыты.

– Здравствуй, красавчик, – сказал Ганцзалин по-китайски.

Юноша даже не шелохнулся, размеренно втягивая опиумный дым.

– Ты меня не слышишь? – вкрадчиво спросил Ганцзалин. – Я тут в первый раз, а ты?

Длинные ресницы соседа дрогнули, и он лениво поглядел на Ганцзалина. Видимо, тот был не в его вкусе, так что он снова молча закрыл глаза. Однако Ганцзалин не унимался. Он понимал, что постоянные вопросы отвлекают актера от наркотического блаженства, и рано или поздно выведут Лян Сижу из равновесия.

Так оно и случилось. Юноша пошевелил губами и до Ганцзалина донеслось:

– Я не говорю на гуаньхуа…[11]

Отлично, подумал Ганцзалин. Говорить на мандаринском диалекте, он, может, и не говорит, но явно кое-что понимает.

– Откуда ты? – спросил Ганцзалин.

– Сычуань, – слабо отвечал актер, в глубине души надеясь, что приставучий компатриот наконец оставит его в покое.

– И я тоже! – воскликнул Ганцзалин, переходя на сычуаньское наречие. – Как приятно встретить земляка вдали от родины!

Ресницы Лян Сижу дрогнули во второй раз, на этот раз он открыл глаза чуть пошире, и на губах его заиграла слабая улыбка. Ганцзалин же просто ликовал. В Китае земляки – это очень близкие люди, почти что родственники, один сычуанец всегда поможет другому…

* * *

С тех приснопамятных событий прошел почти месяц. Майор Редль сидел в своем кабинете над планом развертывания австро-венгерской армии, разрабатываемым его отделом на случай русско-австрийской войны.

Как ни странно, война эта виделась делом не таким уж фантастическим, как могло показаться. Да, в последние годы Россия больше интересовалась делами на ближнем Востоке. Там поднимался новый могущественный соперник – императорская Япония, с которой у Николая Второго возникли серьезные разногласия касательно влияния на Китай и Корею. Поговаривали даже о неизбежной войне России и страны Восходящего солнца. Казалось бы, при таком положении вещей Австрии не о чем беспокоиться, ее доминирование на Балканах должно было оставаться незыблемым. Это же как будто подтверждало и соглашение между Россией и Австро-Венгрией, достигнутое в 1897 году. Впрочем, соглашение это было весьма половинчатым, в нем говорилось лишь о сохранении статуса-кво, но по вопросам аннексии Боснии и Герцеговины, территориальном разграничении Балкан и черноморских проливах стороны так и не пришли к окончательному согласию. Кроме того, российская общественность соглашением этим была недовольна, считая, что оно выгодно только Австро-Венгрии. Это могло означать одно – рано или поздно соглашение будет разорвано, и на смену худому миру придет неизбежная война.

Вот к этой самой совсем не гипотетической войне и готовился сейчас майор Редль вместе со всем генеральным штабом. Правда, мысли его все время отвлекал его недавний разговор с Ляном Сижу. Тот был грустен во время их последней встречи.

– О чем ты думаешь? – спросил его майор.

Китаец с тоской смотрел куда-та в сторону, избегая встречаться с ним взглядом.

– Я думаю о том, что я