На добровольно примкнувших и с боями освобождённых территориях вырастали антенны ретрансляторов, строились новые дата-центры, возводились установки «Клевер». Возвращалась нормальная жизнь.

И только Автономия — квазигосударство, оккупировавшее часть Западно-Сибирской равнины — отказалась подчиняться новому правительству. После нескольких лет гражданской войны, фрондёров оставили в покое — они сами сделали свой выбор, предпочтя умирать от вируса, нежели потерять мнимую свободу.

Когда власть Петербурга окончательно упрочилась и распространилась практически на всю территорию России, был выпущен Закон «Об обязательном ношении средств электронной идентификации граждан». С того момента всякий безбраслетник считался врагом государства и подлежал уничтожению. Но эта, на первый взгляд, жестокая мера была продиктована острой необходимостью — выжить. От браслетов отказывались террористы, упёртые повстанцы, преступники — все те, кому порядок в стране встал поперёк горла.

Историк современности Иван жар Жаров в своей статье «И пришел Свет» писал: «Экзистенциальный парадокс! Тюремные браслеты подарили людям истинную Свободу! Ибо сама по себе, без организующего ядра, коим является Порядок, Свобода не жизнеспособна. История доказала нам это. Мы же докажем Истории, что человечество достойно того, чтобы жить…»

Через шесть лет после выпуска первой партии вакцины государственная граница возрождённой Российской Империи была надёжно перекрыта на всём её протяжении. Перекрыта на въезд и на выезд. С воздуха, земли и воды. Навсегда.

И настал Локаут.

Другим странам повезло куда меньше, чем России. Многие европейские государства перестали существовать: Латвия, Литва, Эстония, Польша — все они превратились в так называемые «дикие земли», где не существовало ни правительств, ни законов, а уцелевшее население разделилось на небольшие общины, выживающие каждая сама по себе. Франция, также лишившаяся единого правительства, погрязла в кровавых стычках между многочисленными религиозными сектами. Та же участь постигла и большинство балканских государств и весь Ближний Восток. Англия и Германия укрылись за «железным занавесом». США разделились на несколько государств. Африканские страны почти полностью обезлюдили. Китай и Индия задыхались в смраде разлагающихся трупов, которые никто не убирал. Этим двум странам досталось больше всего. Когда эпидемия пошла на спад, оказалось, что в Китае выжил только каждый десятый житель страны, в Индии — каждый девятый.

Россия, подойдя к самому краю Бездны, заглянув туда, всё же смогла устоять и начать путь к возрождению. Во многом, благодаря двум братьям — Василию и Егору Стахновым.

К великому горю всех россиян, Василий Петрович Стахнов умер ещё в самом начале задуманных братьями преобразований, и Егор Петрович остался один. Он отказался от предложенных ему министерских должностей, сосредоточившись на главном своём детище — Глобальной Системе Мониторинга.

Именно ему принадлежала идея отделить тех, в ком продолжала бушевать буря прежнего Хаоса, от всех прочих граждан и взять их на особый контроль. Так появились «белые». Так начала формироваться палитра новой статусной градации.

После государя Егор Петрович стал самым известным и влиятельным гражданином России — Великим Вторым, как его называли. Он был символом спасения, былинным богатырём, одолевшим великое Зло.

Людям нужны легендарные герои, они олицетворяют надежду на спасение даже в самые тёмные времена.

* * *

Но «история», рассказанная белобрысым, превращала легендарного богатыря в не менее легендарного злодея. Эта столь неожиданно открывшаяся тайная и тёмная сторона биографии Великого Второго так подкосила Славку, что он едва не дал слабину и не разрыдался. Казалось, хуже того, что с ним случилось — потеря браслета, рабство — уже и быть не может. И всё-таки… Он был уверен, что рыжеволосая девчонка просто заигралась. Что порочная привычка не знать ни в чём отказа и потакать любым своим капризам привела её к этой дикой практике. И где-то в глубине душе он был уверен, что когда-нибудь всё это вскроется, выплывет наружу и всех невольников освободят. Но если она дочь Стахнова!..

— А Егор Петрович знает? — не надеясь на чудо, прошептал Славка.

— Конечно! Вот я — его личный крепс! — В голосе белобрысого слышалась откровенная гордость. — И Дядёк, он тоже личный крепс Егора Петровича. И Лидушка, что еду здесь готовила для праздника — его раба. И много ещё у него на другой усадьбе. А вот ты… — чистенький пальчик блондинчика клюнул в сторону Славки. — Ты личный крепс Вероники Егоровны. И Чита, девка тут есть одна, тоже её собственность. Двое вас пока…

Чита! Славка вспомнил недавнюю встречу, и на душе стало немного теплее; совсем чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы окончательно не ухнуть в пропасть безнадёги и отчаянья.

— Вот смотри, — белобрысый закатал штанину, демонстрируя щиколотку, охваченную широким чёрным ремешком. — Знаешь, что это?

Славка потухшим взглядом смотрел на ногу блондинчика и молчал. Не потому, что не знал ответа, а потому, что все слова застряли у него в горле. Слишком много потрясений за два дня.

— Это мой унэлдок. Ты же спрашивал про него уже. Вот, смотри. Он называется крепсет — паспорт раба. Старая, но доработанная модель. Это ещё из тех, что выдавались первым гражданам. Тебе такой же скоро нацепят. И станешь ты почти официальным крепсом Вероники Егоровны свет Стахновой.

— Почти? — как во сне спросил Славка.

— До поры, до времени. Это, считай, сейчас, как эксперимент. А там, глядишь, и по чину всё будет, официально. Рабы ведь не только у свет Стахновых. У всех «светлых», считай, они есть…

* * *

Остаток дня он проработал оглушённый этими новостями. Сгребал в кучку мысли, скомканные, как выброшенные фантики от конфет. Пытался прикинуть, сколько же тогда людей сейчас находятся в рабстве?

Валька-всезнайка говорил, что «светлых» в стране примерно 0,3 % от общего населения. А значит, около восьмидесяти с небольшим тысяч человек. Если даже у каждого «светлого» было бы только по одному рабу, то это уже какая толпа без вести пропавших получается! Ведь рабы-то неофициальные!

Пока.

Но вряд ли драгоценные господа держат только по одному человеку в рабстве. И можно смело умножать число невольников на… Но вот на сколько? Славка даже представить не мог, сколько человек может держать в рабстве один господин.

Пусть, к примеру, будет пять, решил он. И что выходит? Почти полмиллиона рабов! И всё это втайне! Как такое возможно при существовании Системы, которая «всё и всех видит»?! Ясно, что в рабство забирают в основном «белых». Но «белых» Система учитывает едва ли не строже, чем всех остальных. А тут полмиллиона!

И тут он вспомнил интернат. И те слухи, что ходили там…

* * *

Едва попав в стены «шизы», он сдружился с щуплым и без меры болтливым своим одногодком Лёшкой Холодрыгой, прозванным так за вечно синюшный цвет губ.