Шрифт:
Закладка:
— Добрый день, дорогой земляк! Хороша нынче погодка! Ты, поди, дивишься, что я траву на себе тащу. Так ведь у каждого свое бремя. Своя ноша не тянет!
Однако люди не очень-то любили с ней толковать. Как завидит ее кто, лучше изрядный крюк в сторону сделает, окольной дорогой пройдет, чтобы с ней не встретиться: ведьмой ее считали.
Однажды утром шел по лесу юноша. Солнышко светит, птицы поют, листву прохладный ветерок перебирает… Хорошо утром в лесу! Шел юноша, шел, и ни один человек ему по пути не встретился. Вдруг видит — стоит на коленях старушка, серпом траву срезает. Котомка у нее уже битком набита. А рядом с котомкой две корзинки стоят с дикими грушами да яблоками.
— Матушка, — подивился юноша, — как ты все это унесешь?
— Приходится носить, сударь! — отвечает старушка. — Детям богачей, ясное дело, этим заниматься не надо. А крестьяне-бедняки говорят: «С детства к ноше свой горб приучай!» Ты мне не поможешь? — спрашивает старушка. — Спина-то у тебя еще прямая, ноги молодые, ноша тяжела тебе не будет. И домик мой недалеко отсюда. Вон за той горой, на вересковой пустоши. Не успеешь оглянуться, как туда придем.
Пожалел юноша старушку:
— Хоть с детства меня к труду и не приучали, однако я тебе с радостью помогу.
— Коли так, — отвечает старушка, — хорошо. Придется тебе часок по горам со мной побродить. И груши с яблоками на себе потаскать.
Как услышал молодец, что до старушкиного дома час пути, призадумался. Но старушка ему и опомниться не дала: взвалила котомку на спину, а обе корзинки в руки дала.
— Видишь, это совсем не тяжело, — говорит.
— Ну, и не легко, — отвечает он. Лицо его сразу сморщилось точно от боли. — Котомка так спину давит, словно она песком набита; яблоки и груши тоже, как камни. Едва дышу.
Юноша хотел бросить ношу, но старушка не дозволила.
— Скажи-ка на милость, молодой не желает нести то, что столько раз на себе древняя старуха таскала. На слова-то все вы мастера, а как до дела доходит, так в сторону! Что стоишь, как истукан, ну-ка, пошли! Никто с тебя котомку не снимет.
Пока юноша по ровной дороге шагал, еще куда ни шло. Но только они к горам подошли и стали вверх карабкаться, вдруг у него из-под ног полетели вниз камни, покатились, будто живые. Вот тут-то он не выдержал.
— Матушка, — взмолился юноша. — Невмоготу мне больше. Хочу немного отдохнуть.
— Нечего болтать. Отдохнешь, когда к дому придем, — отвечает старуха. — А теперь — вперед. Кто знает, может, муки твои добром обернутся.
— Нет у тебя жалости! — говорит юноша.
Хотел он котомку с плеч скинуть, но сколько ни пытался, не смог, словно навечно она к спине его приросла. И вертелся он, и крутился, то так, то этак — не избавиться ему от котомки, и все тут!
А старуха над ним смеется:
— Не серчай, сударь. Когда сердишься, лицо у тебя кровью наливается, как петушиный гребень. Не ровен час —лопнешь. Наберись-ка терпения. Домой придем — добрую награду получишь.
Что тут делать? Пришлось ему со своей судьбой смириться. Набрался он терпения, за старухой поплелся. Бредет по лесу, и чудится ему, будто старуха все проворней да проворней бежит, а ноша его все тяжелей да тяжелей становится. Вдруг старуха подпрыгнула да на котомку сверху и уселась. И хоть была она сухонькая, точно хворостинка, а весила больше любого толстяка. Подкосились у парня ноги, задрожали колени. Поднялся он, но с места двинуться не может. Старуха же знай прутом да жгучей крапивой его по ногам нахлестывает, погоняет. Вздыхает юноша, охает, стонет, но ничего не поделаешь, надо вперед идти. Тащился он в гору, тащился и добрался наконец до старухиного домика. С ног чуть не падает, вот-вот сердце разорвется. У домика гуси ходят, гогочут, с ноги на ногу переваливаются.
Увидали гуси старуху, крыльями захлопали, шеи вытянули, ей навстречу бегут, гогочут:
— Га-га-га! Га-га-га!
За гусями следом женщина идет, хворостинку в руках держит. Сама уже в летах, рослая, сильная, а лицом как смерть страшна.
— Госпожа моя матушка! — говорит она старухе. — Приключилось с вами что по пути? Долго вы в горах задержались!
— Упаси бог, доченька, — отвечает старуха. — Ничего дурного со мной не приключилось. Скорей даже хорошее. Любезный господин всю мою кладь на своей спине принес. Подумать только! Притомилась я в пути, так он и меня на спину взвалил. И дорога нам долгой не показалась. Все мы разговаривали да шутили.
Спрыгнула старуха наконец на землю, котомку со спины юноши сняла, корзины взяла. Взглянула милостиво и говорит:
— Садись-ка на лавку у дверей, отдохни. Ты свою награду честно заслужил, а уж награда себя долго ждать не заставит.
Обернулась старуха к дочери:
— А ты домой ступай! Не годится тебе с молодым господином с глазу на глаз оставаться. Как бы он в тебя не влюбился!
Юноша сам не знал: то ли плакать, то ли смеяться. «Ну и «красавица», — подумал он про старухину дочку. — Будь она даже на тридцать лет моложе, и то я бы на нее не взглянул».
Старуха, меж тем, гусей гладит, ласкает, точно детей малых. Потом вместе с дочерью в дом пошла. А юноша лег на лавку под дикой яблоней. Теплынь, воздух свежий; вдали зеленый луг простирается. Журчит прозрачный ручеек, в воде солнце отражается. Белые гуси в воде барахтаются.
— До чего хорошо! — сказал юноша. — Однако устал я, глаза сами собой закрываются, посплю-ка немного.
Поспал он, пока не явилась старуха и не растолкала его.
— Ну-ка, вставай! — сказала она. — Здесь тебе оставаться нельзя. Правда, рассердился ты на меня, зато получишь обещанную награду. Денег да добра тебе не надо, а вот возьми на память.
С этими словами сунула она юноше в руку изумрудную коробочку.
— Храни ее, — добавила старуха, — она тебе счастье принесет.
Вскочил юноша с лавки, будто и не устал он вовсе. Поблагодарил старуху за подарок и пустился в путь. На старухину дочку даже не взглянул. И еще далеко-далеко в горах слышал, как весело гогочут гуси.
Три дня, три ночи юноша в диких горах
