— Ладно. Тогда пошли, домой отвезу.

Садюга подбрасывает меня прямо к подъезду. Обещает рассказать, если удастся получить какие-нибудь сведения от задержанных. Правда, мне плевать. Это действительно никак не поможет вернуть утраченное.

Злодеи, конечно, должны понести наказание. Только это не принесёт мне ничего, кроме слабого морального удовлетворения.

Поднимаюсь на третий этаж и стучу в дверь Толяна. Слышу за дверью шаги и потом голос:

— Кто там?

— Дмитрий.

Что-то пробурчав, сосед открывает дверь и с ходу начинает лепетать:

— Слушай, Димчик, с бабками напряг…

— Гони мои деньги, сука, — говорю я. — Настроение прям дерьмовое, лучше не зли.

Толя глядит на меня ошалевшими глазами. Тянет носом воздух и спрашивает:

— Ты с пожара, что ли?

— Да. Деньги сюда. Четыре рубля.

— Почему четыре-то?

— Проценты потому что, — цежу я. — Повторяю, не зли. Или до конца жизни не рассчитаешься.

— Подожди, — бурчит Толяша и уходит в квартиру.

Возвращается через минуту, неся горсть мелочи.

— Держи, — ссыпает монеты мне в руку.

— Пересчитать? — уточняю я.

— Не надо, — кривится Анатолий. — Ровно четыре.

— Ладно. Ты урок уяснил? Или пару лещей тебе выдать?

Сосед гневно вздыхает, но огрызаться не решается. Вместо ответа говорит:

— Как-то сильно ты изменился, Димчик.

— Сильнее, чем ты думаешь. Хрен с тобой, пока.

Зайдя домой, оглядываю нищенскую обстановку, и на душе ещё противнее становится. Раздеваюсь, бросая вещи прямо на пол, и иду в душ, чтобы смыть с себя запах гари.

Когда вылезаю из душа, то подхожу к зеркалу и смотрю на себя. Лицо до сих пор кажется чужим, но в целом — начинаю свыкаться с тем, что я теперь вот такой. Чем-то похож на прошлого себя, кстати…

Даже знаю, чем. Взглядом. Глаза тоже карие, а взгляд совсем такой же, как и в прошлой жизни.

Ну, не зря ведь говорят, что глаза — зеркало души.

Открываю шкафчик над раковиной. Сам не знаю, что ищу, будто интуиции повинуюсь. И первое, что вижу — это опасную бритву.

Хех. Учитывая, что волосы на лице у меня пока почти не растут, эта штука нужна была явно не для бритья. Судя по всему, именно ей Дима вскрыл себе вены.

— Так, — говорю своему отражению. — Давай-ка разберёмся с этим дерьмом.

Почему Могильный решил наложить на себя руки? Ему же только восемнадцать лет недавно стукнуло. Переехал в Москву, поступил в институт. Это же кайф! Вся жизнь впереди, столько нового вокруг. Не вижу поводов для суицида.

Но это я. А тот, старый Димка, повод нашёл.

Выхожу из ванной и топаю в спальню. Дюба на кухне хрустит карамельками. Мне тоже жрать охота, но узнать о причинах попытки самоубийства охота сильнее.

Ложусь на кровать и начинаю медитировать. Специальная техника с применением небольшого количества маны. Чтобы пробудить воспоминания.

Полностью погружаюсь в глубины подсознания, которое одновременно моё и не моё. Копаться приходится долго, но рано или поздно я добиваюсь результата.

Воспоминания достать не удаётся. Походу, они всё-таки для меня потеряны. Зато приходят эмоции, скрытые глубоко внутри.

Страх и стыд. Бессильный гнев. Унижение, непонимание.

Отчаяние.

Вместе с ними возникают туманные ассоциации. Ненависть членов семьи, включая даже мать.

«Зачем я только тебя родила!» — как наяву, звучит жуткая фраза. Сказанная семилетнему ребёнку, она больно ранит. Даже сейчас. Даже меня.

Звучат другие голоса. Мужские, женские и детские. Все они, насколько я понимаю, принадлежат членам рода Могильных. И ни один из них не говорит ничего приятного.

«Ничтожество. Ты недостоин носить нашу фамилию!»

«Ха-ха! Ты что, заклятие пытался сотворить? У тебя никогда не получится, ушлёпок!»

«Да всем плевать, что у тебя сегодня день рождения. Пошёл вон. Тебе нельзя входить в эту комнату!»

«Ты что, плачешь? Ха-ха, как девчонка! Может, пинка тебе дать, чтобы громче плакал?»

И всё в таком духе. Судя по всему, в родном доме Дмитрия не просто не любили. Ему каждый день напоминали, что он никто и едва ли может считать себя частью семьи. Мразь, ничтожество, ненужный потомок.

Пытаюсь отыскать хоть что-нибудь светлое и не могу. У Димы не было друзей. Не было любимого питомца. Никого, с кем можно было поделиться своей болью.

В Москву его отправили не затем, чтобы он получил хорошее образование. Просто выкинули из дома, подальше с глаз. И забыли, наверное, в ту же минуту, как он вышел за порог.

Я замечаю проблеск надежды, который ненадолго ощутил Дмитрий. Он думал, что в универе будет лучше. Что получится найти друзей, встретить любовь, заслужить хоть какое-то уважение. Однако…

«Чё так смотришь, дебил? Смойся на хрен отсюда!»

«Э, придурок! Смотри, куда прёшь! Ну-ка быстро поклонился мне и попросил прощения. Ниже, сука. Ниже, я сказал!»

«Блин, девчонки, вы видели этого Могильного? Такой лошара, капец. А вроде из дворянского рода. Такое чувство, что в хлеву растили. Ой, Дима, ты всё слышал? Ха-ха-ха!»

Могильный думал, что, покинув дом, вырвался из ада. Но оказалось, что попал в гораздо худшее место.

Слабый магический талант, отсутствие навыков общения, неумение постоять за себя. Всё это только глубже вгоняло Могильного в пучину отчаяния. Другие студенты мигом почуяли слабость и грызли Дмитрия со всех сторон.

Единственный, кто попытался стать Диме другом — тот самый Валера Смирнов. Его слабый голос с трудом пробивался сквозь какофонию издёвок и беспричинной агрессии:

«Да не парься ты, Диман. Пошли они все. Надо просто потерпеть, потом лучше станет, вот увидишь».

Хоть какая-то поддержка. Разве что подход отвратительный.

Такое нельзя терпеть, потому что будет лишь хуже. За себя надо драться!

Но Дмитрий терпел. Терпел.

Терпел…

И в какой-то момент больше не смог и решил свести счёты с жизнью. Он перерезал себе вены, но так испугался, что сразу передумал. Попытался исцелить свои раны, только ему не хватило маны. Пришлось бежать в больницу.

После этого он чувствовал себя ещё более униженным, чем раньше.

«Какой же ты слизняк, — это он говорил сам себе. — Жалкий трус и тряпка! Даже убить себя не смог. Слабак!»

Открываю глаза, сажусь на кровати и молча смотрю в пустоту. За окном уже темно, а я продолжаю сидеть и пялиться в никуда.

Вот, значит, как. Вот каким он был. Несчастным и душевно искалеченным с самого детства.

А потом, через неделю после попытки самоубийства, он столкнулся на улице