Луи проснулся и первым делом посмотрел на датчики жизнедеятельности. Голову будто сдавило обручем. Похоже, поднялось давление. Нет, не давление. Давление в норме… почти. Сто тридцать на восемьдесят пять. Надо провести более серьезное обследование, хотя…

Обруч ослаб – видимо, сказалась смена субличностей. Он всегда говорил, что даже запланированные изменения сознания не могут проходить даром для мозговой деятельности, и со временем это скажется непредсказуемым образом. Многочисленные исследования, в которых участвовал и Луи – особенно в связи с программой «Вместе в космосе», – не обнаружили проблем, связанных непосредственно со сменой субличностей. Процесс практически мгновенный, мозговая активность в течение нескольких миллисекунд существенно меняется, изменения происходят одновременно в десятках областей от таламуса до неокортекса. Сотни статей на эту тему опубликованы, в трех десятках Луи был соавтором. В экипаж его потому и пригласили: он был уверен, что расстройство идентичности – не болезнь, а нормальная для определенного типа личности жизненная линия.

Обруч разжался, на лбу выступило несколько капель пота.

Кто сейчас был, кто уснул? На открытой странице дневника новых записей не было. Никаких отметок в течение последних трех с половиной часов, а до того два часа бодрствовал Амартия и зафиксировал орбитальные данные, которые Луи мало о чем говорили. Орбита стабильная, эксцентриситет ноль точка девять один плюс минус ноль точка ноль три, почти парабола, остальные числа непонятны.

Почему отсутствуют последние записи? Кому-то есть что скрывать? Что? Почему? Джек? Чарли? Алекс? Скорее всего – Алекс. Луи не нравился Алекс. Самому-то себе можно признаться. Не нравился с самого начала. Сноб. Амартия, Чарли и Джек совсем другие. А Алекс себе на уме. Луи понимал, что это впечатление ни на чем реальном не основано, просто интуиция, а интуицию он ценил – в отношениях с людьми она редко его подводила. Бывало, он и диагнозы ставил, полагаясь исключительно на интуицию, – с одного только взгляда на пациента, с первого же слова, сказанного во время приема или обследования. О его интуиции ходили легенды в клинике «Морешаль» и не только там.

Что мог натворить Алекс, если даже следов своей деятельности не оставил?

Луи почувствовал голод. Оттолкнулся привычным движением и поплыл в сторону «камбуза». Можно было, конечно, съесть пищевую капсулу, которых много в створе под сиденьем, но ему захотелось чего-нибудь более приятного на вкус. Есть курица, говяжья отбивная, рыбное филе… Меню Луи знал наизусть – обычно, если завтрак, обед или ужин приходились на его «вахту», он брал овощной салат. Обожал. Потом куриное филе.

На «камбузе» Луи прицепил пояс к барной стойке, зафиксировался, открыл нижний ярус «оператора меню», протянул руку, чтобы вытащить тубу с салатом…

И тут его достало. Сначала он не понял, что происходит. От ног к голове прошла волна тепла – будто от горевшего рядом костра. Он не успел испугаться, как в висках застучали молоточки: там, где тепло сконцентрировалось и обратилось в свою противоположность – лютый холод, будто к вискам приложили льдинки… нет, погрузили в жидкий азот. Будто два отбойных молотка сдирали с висков кожу и холодили, холодили…

Луи сжал виски руками, туба с салатом поплыла в сторону грузового отсека. Медленно плыла, вращаясь, и каждый оборот вызывал удар отбойных молотков в висках. Виски были теплыми под пальцами, и Луи наконец стало страшно. Он никогда прежде не сталкивался с подобными симптомами. Интуиция молчала. Нет – вопила, угрожала: спасайся, опасность, спасайся, уходи…

Куда?

Туба ударилась о стену и поплыла обратно, прямо, как показалось Луи, ему в лицо. А он не мог пошевелиться, даже головой дернуть, его парализовало, он ощущал только смертный холод в теплых висках и обездвиживающий страх.

Туба плыла, замедляя движение и будто даже подправляя траекторию, чтобы вернее угодить в глаз. Луи показалось, что взглядом он заставлял проклятую штуку перемещаться так, как ему хотелось. Хотелось? Он не хотел! И в то же время понимал, что да, хочет, чтобы случилось непоправимое, чтобы он, наконец, понял, каково лежать недвижимо, ничего не видя, не слыша, не ощущая, только собственные тягучие мысли, которые никогда не прервутся, потому что ничего, кроме мыслей, тягучих, бессмысленных, в нем не осталось, и он умрет один, и почему ты должен жить, а я умереть, мы так не договаривались, мы вообще не договаривались, что со мной произойдет такое, а это случилось, но ты еще жив, а я уже реально мертв, а ведь мы одно с тобой целое, ты не можешь так меня оставить, не можешь, зачем тебе жить, если я умираю тут, мы можем, должны, обязаны быть вместе…

…останови тубу! Я не могу…

…у тебя еще есть топливо, и ты можешь направить корабль к планете, врезаться в ее жухлую, рыжую, противную морду…

…останови тубу, она мне глаз выколет…

…сделай это, и мы опять будем вместе. Не в этом мире, и не в твоем, а там, где мы только и сможем снова стать единым целым…

…меня… ты – это я… Останови тубу… пожалуйста…

…конечно, ты – это я, я люблю тебя, я люблю себя, это одно и то же, ты знаешь, что нужно сделать, чтобы нам соединиться, направь корабль в планету, у тебя топлива осталось только на этот маневр… последний…

…я не понимаю в навигации…

…не лги себе, меня тренировали… нас… на случай, если кто-то…

…да, и что? Ты знаешь, что я знаю, как и когда нажать несколько клавиш, но…

…сделай это, и мы опять будем вместе…

…я не могу убить его…

…Гордона? Он – ты, и значит, он – также и я. Все равно вам… нам… не вернуться… ты понимаешь… я понимаю… все понимают… ну же…

…я не могу двигаться, а туба… господи, еще секунда…

…ты сделаешь это…

…Да! Да! Останови…

Он смог двинуть рукой и перехватил тубу, которая была уже в сантиметре от правого глаза. Выступили слезы, мешали видеть, он тряхнул головой, и ему показалось, что капли слез веером разлетелись по кабине. Он оттолкнулся от поручня и поплыл. Конечно, Луи знал, какие клавиши нажать и какие тумблеры перевести в положение «on», чтобы коррекционный двигатель включился и отработал. И тогда «Ника» воткнется в рыжую пустыню, где никогда не было жизни и никогда не будет. «Ника» даже не упадет. Скорее всего, сгорит в плотной атмосфере Энигмы, так глупо, бессмысленно подвернувшейся им вместо черной дыры. Другая вселенная – все равно что тот свет, и звезда все равно что ярость божественного гнева, я никогда не мог решить для себя,