Шрифт:
Закладка:
Грэйнер пошатнулся, ухватил себя за горло, но Дарье не собирался ему сочувствовать. Пусть сам справляется со знанием того, что чуть не уничтожил мага жизни. Впрочем, Дарье не лучше и просто пытается переложить часть своей вины на чужие плечи.
Когда белый чуть пришел в себя, продышался, а взгляд стал более осмысленным, Дарье сухо, не скрывая неприязни, спросил:
— Есть что добавить?
Грэйнер задумался, потом с тяжелым вздохом признался:
— Она ранена была, когда ко мне попала. Голова разбита, ребра повреждены, еще кое-что по мелочи. Я лечить не умею, только диагностику провести.
Дарье сжал зубы. По мелочи... И с этими «мелочами» она скакала по горам. Сумасшедшая.
Они помолчали, каждый думая о своем. Война калечит и душу и тело. Потери невозвратно забирают тех, кто дорог. Отряду Грэйнера сильно досталось... Их кинули на правый фланг. Так что потрепало парней знатно...
— Брат наследного принца пропал вчера, — не обращаясь ни к кому конкретно, произнес Грэйнер. — Погнался за тремя лучниками, те рванули наверх, в горы. Когда мы подоспели, по следам поняли, что его высочество столкнулся с кем-то еще. Был ранен, но ушел. Следы резко обрываются около камня.
Дарье выругался. Час от часу не легче. Когда младший принц заинтересовался белыми, никто не удивился. Рыцари в сверкающих доспехах, замок, тайны, обряды, понятная дисциплина и кодекс чести. Любой пацан не останется равнодушным.
Когда он сбежал в орден, его величество возвращать сына не стал, мол, пусть белые вправят ему мозги. Пора ребенку взрослеть.
Рольц был сыном его давнего друга, погибшего в самой первой битве за Город. Многие дети тогда остались сиротами. Его величество усыновил Рольца, даже титул младшего принца пожаловал, но вносить в очередь престолонаследия не стал.
— Какой хляби вы его отпустили на битву? — прорычал Дарье, лихорадочно соображая, что делать, если принц попал в плен к отступникам.
На него посмотрели в изумленной обиде.
— Как можно запретить брату снискать себе честь на поле боя?
Ругательства закончились, Дарье в бессилии устремил взгляд на покрытое белыми облаками небо, ища там поддержку и терпение. Не нашел.
— Я отряжу следопытов на его поиски, — заверил он белого, но тот покачал головой.
— Магистр просил передать всем, что его высочество приняли горы. С учетом того, что она, — его перекосило от боли, — тоже там, я думал, тебе стоит об этом знать.
Глава 10
— Ты куда? — вскинулся мой сосед.
Я постаралась удержать кривящееся в недовольстве лицо. В конце концов, парень не виноват, что мне поперек горла его навязчивость.
— По нужде.
— Я с тобой! — радостно заявил мой товарищ по больничке.
Я мученически возвела глаза к потолку. Хотя, собственно, потолка у нас не было, он терялся в темноте уходящей вверх пещеры, откуда временами доносился скрежет когтей и шуршание крыльев тварей, похожих на летучих мышей. Мех на тельце у них был светло-серым, в тон живущего на камнях мха, еще и светиться начинал так же, когда твари на нем спать пристраивались, — мимикрия в действии.
— Я лучше один прогуляюсь, — ответила мрачно, испытывая широкий спектр самых противоречивых эмоций. Мой сосед Рольц был неплохим парнем: веселым, открытым, знал массу совершенно несмешных для меня историй — казалось, он задался целью привить мне «правильное» чувство юмора. И без него в этой небольшой пещере с двумя лежанками, столом и парой стульев, с живым светящимся мхом на стенах было бы совсем тоскливо. Но Штирлиц отчаянно боялся провала. Мне было так плохо, а тут еще необходимость контролировать свою речь, три раза думать, прежде чем что-то сказать. А эти совместные походы в туалет, от которых я старательно отбрыкивалась?! Что за дурной коллективизм? Понятно, что скучно, но некоторые вещи должны оставаться интимными. Словом, я в полной мере ощутила, как тяжело работать под прикрытием, хотя в моем случае не работать, а выживать. И подружка в лице этого улыбчивого белого сильно напрягала.
Села, заранее кривясь от незамедлительно взорвавшейся в голове густой боли. Стиснула зубы, пережидая накативший приступ слабости. На лбу выступили капельки холодного пота. Я бросила ненавидящий взгляд на ведро, стоявшее около кровати и которым, увы, я не могла воспользоваться. Рольц же журчал регулярно, еще и комментируя: «Сегодня я точен, брат».
А мне приходилось, держась за стеночку, покачиваясь и ловя бешено стучащее в груди сердце, ползти в конец коридора. Всему виной дурацкая щетина и моя неспособность ее снять. Я бы рада была от нее избавиться, но щетина жила своей жизнью, отказываясь слушаться. Фиг с ней, с демаскировкой, я бы пожертвовала ею за возможность получить отдельную «палату».
Белый рыцарь досадливо вздохнул, когда я отказалась от его компании, однако спорить не стал, лишь ехидно пожелал:
— Смотри не заблудись.
Привык к моей нелюдимости. Страшно представить, что он обо мне думает...
Подземники не слишком нас беспокоили. Когда мужик, на которого я свалилась, удирая от синих, закончил ругаться, я уже потеряла сознание. Очнулась в компании с белым. Моя голова была старательно перевязана, ссадины смазаны, ребра и грудь перемотаны. Из одежды оставлены зеленые штаны, рубашка и зеленый же китель. То есть меня тщательно осмотрели, залечили, замотали и снова одели.
Впрочем, никаких комментариев от подземников не последовало, так что я перестала рефлексировать по поводу своего раскрытия, сосредоточившись на главном — выздоровлении. Организм решил, что с него хватит стресса, и впал в состояние желе. Мне даже рукой было шевельнуть утомительно.
Кормили нас три раза в день, принося еду в котелках — «Тать, ты будешь кашу с грибами или грибы с кашей?», вода обновлялась в бочонке, откуда мы ее черпали кружками.
Мой сосед умел не только болтать.
«Ты пей, пей», — приговаривал он, поднося кружку к моим пересохшим губам. Потом скакал на одной ноге — вторая
