В этой жизни.

В моей жизни.

И все же, как это и случилось в том черном, пустом пространстве, он не причинил мне боли. Казалось, он хотел, но не сделал, как будто искал кого-то другого и не зациклился на мне.

— Боюсь, ему нужна моя мама, — кричу я Крейну после того, как объясняю, что я видела в пустоте. Мы несемся галопом по темной тропе, направляясь в Сонную Лощину, Подснежница, опустив голову, мчится так быстро, как только может.

— Почему ты так думаешь? — спрашивает он, прижимаясь губами к моему уху.

— Не знаю, — признаюсь я. — У меня просто такое предчувствие, что всадник преследует того, кого я люблю. Как будто он ищет всех моих близких, — у меня мало осталось таких людей. Я не люблю Крейна, но в последнее время кажется, что влюбляюсь. Мама — единственная, кто у меня остался. Хотя я очень забочусь о Мэри, в последнее время мы не общаемся.

— И ты никогда не видела его до сегодняшнего вечера?

— Я бы запомнила, если бы видела, — замечаю я. — Впервые слышу и вижу всадника без головы, — и все же это ужасное чувство страха не проходит.

«Давай, Подснежница», — мысленно призываю я. «Быстрее, если можешь, пожалуйста».

Моя кобыла фыркает в ответ и каким-то образом умудряется прибавить шагу, и вскоре мы с грохотом проносимся мимо болота Уайли, выезжаем из леса и пересекаем крытый мост, перекинутый через Холлоу-Крик, стук ее копыт отдается эхом, как раскаты грома. Мы несемся галопом по дорожке мимо фермы Мэри, свет в ее доме выключен. Кроме тяжелого фырканья Подснежницы и звука прерывистого дыхания Крейна у меня над ухом, я больше ничего не слышу. Ни криков, ни звуков, издаваемых другой лошадью, ни того, что кого-то забивают насмерть топором.

Наконец, мы добираемся до моего дома, белая обшивка блестит в бледном лунном свете, из нескольких окон виден свет. Несмотря ни на что, я чувствую себя в безопасности.

— Мама! — кричу, когда Подснежница резко останавливается, во все стороны летит грязь. Крейн практически спрыгивает с лошади, прежде чем протянуть руку и стащить меня с седла за талию и поставить на землю.

Входная дверь распахивается, и мама вылетает наружу, накинув шарф на плечи.

— Катрина! — восклицает она. — Что? Что случилось? — она в замешательстве смотрит на Крейна. — Кто это?

— Профессор Крейн, — говорит он, протягивая руку. — Рад познакомиться с вами, мисс Ван Тассел.

Она хмурится на него, а затем поворачивается обратно ко мне, игнорируя его руку. Если бы я уже не была так расстроена, я бы разозлилась на то, что она так груба с ним.

— Ритуал нормально прошел?

Ритуал. Я на мгновение замолкаю, задаваясь вопросом, вызвал ли ритуал появление всадника.

— Все было хорошо. Ничего не произошло, но… — я бросаю взгляд на Крейна, и он ободряюще смотрит на меня. — Мы видели кое-что на тропе, когда ехали домой.

Она хмурится еще сильнее, когда смотрит на него.

— Почему ты пошел с ней? Ты же знаешь, что тебе нельзя покидать школу, — Крейн открывает рот, чтобы что-то сказать, но мама поворачивается ко мне. — Нельзя нарушать так много правил.

— Нет никаких правил, запрещающих это, — сухо говорит Крейн. — Для учителей это просто «не рекомендуется». В любом случае, я не хотел отправлять вашу дочь на ночь глядя, и вы должны радоваться, что я поехал с ней.

— Мы видели всадника, — добавляю я. — Всадника без головы.

— Гессенец, — раздается голос Фамке, и мы поворачиваемся, увидев, как она стоит в дверях дома, заламывая руки. — Это Гессенец.

— Кто такой Гессенец? — спрашиваю я.

Мама на мгновение задерживает взгляд Фамке, что-то нечитаемое проскальзывает между ними. Затем она снова смотрит на меня, наморщив лоб.

— Скачущий Гессенец из Лощины. Он призрак, дух человека, погибшего во время войны за независимость. Был обезглавлен выстрелом из пушки. Легенда Сонной Лощины.

— Я никогда раньше о нем не слышала, — говорю я. Бросаю быстрый взгляд на Крейна. — Он был реален. Не похоже на легенду.

— Его не видели пятьдесят лет, — говорит мама. — Когда я росла, о нем ходило множество историй, — на ее лице появляется странное выражение. Ее глаза кажутся ярче, как будто все это очень волнительно. — Надо рассказать Сестрам.

Странно, что она называет их просто сестрами, а не своими сестрами.

— Почему? — спрашивает Крейн. — Потому что всадник появился со стороны школы?

— Да, — говорит она, сжимая руки. — Возможно, вы открыли окно своим ритуалом. Сестры должны знать. Если Гессенец снова начнет убивать, они могут вернуть его туда, где ему место.

— Извините? — недоверчиво переспрашивает Крейн, его брови взлетают вверх. — Начнет убивать?

Я смотрю на маму с таким же озадаченным выражением лица.

— Что значит снова? Он убивал раньше?

— Да, — говорит Фамке, все еще стоя у двери и нервно оглядываясь по сторонам. — Говорят, он отрубает головы людям, которых встречает ночью.

— Так говорят, или это правда? — спрашивает Крейн. — Потому что факты важнее домыслов.

— Он же не отрубил нам головы, — я тычу в свою, как бы демонстрируя, что она все еще на шее.

— Домыслы, — терпеливо говорит мама, бросая на Фамке предупреждающий взгляд. — Не слушайте ее.

— Нет, это правда, — опровергает Фамке. — Я была ребенком, когда это случилось. Ты не помнишь, Сара. Ты была слишком мала, — она смотрит на меня и Крейна. — Это случилось, когда моя семья приехала из Голландии. Я помню, что один из священнослужителей церкви пропал без вести. Никто не знал, что с ним случилось. А потом начались убийства. Двое других священников обнаружили обезглавленных, одного на болоте Уайли, другого под мостом.

Крейн корчит гримасу.

— Очаровательный городок. В брошюре об этом не писали.

— Значит, он вернулся, — говорю я. — Что это значит?

— Это значит, что вы оба останетесь здесь на ночь. Крейн, — мама кивает ему, — можешь занять гостевую спальню. Катрина, сегодня ты будешь спать в моей постели.

— Зачем? — спрашиваю я, когда она