Директор и зельевар эти его слова, казалось бы, проигнорировали, а вот мадам Помфри зацепилась. Именно так спустя практически час после возвращения дети и оказались в больничном крыле. Были разложены по койкам, осмотрены и наконец-таки накормлены. Всех недовольных из помещения банально выставили.

Мадам Помфри за работой это вам не это. И сам директор ей не директор и министр не указ. Жаль только, что возможно такое только и исключительно, когда пациент как говорится вот он. А если нет, а если нет, то и суда нет. И так как в данном случае пациент, а точнее три пациента были, то пришлось всем выйти не солоно хлебавши и довольствоваться тем самым “сидели на дереве”. На дереве, дети, кстати, и вправду сидели. Только не на живом, а на досках, не на камнях же застужаться, ну честное же слово. Уточнять про это они не спешили и как следствие все всё додумали за них.

Испугались мол, забрались на дерево, да так там и были. Вопросов относительно того, как их прямо там не схарчили никто так и не задал. Флитвик благоразумно промолчал, ведь он, в отличии от остальных, на формулировку внимание всё ж таки обратил. И вследствие этого сильно сомневался, что дерево-то было не каменным. А точнее, стены вокруг него были не каменными.

О башне мага, как и о истинной причине запретности Запретного леса, полугоблин прекрасно знал. Как и о том, что с магией подобной той, что течёт в жилах юного Поттера не такая уж она и запретная, башня в смысле. И почему бы в этой самой башне не найтись паре другой деревянных досок. Дерево же? Дерево. И сидеть на нём вполне себе можно. А раз так, то потому и не схарчили. Башня не дала и побоище недалеко от неё в свете всего этого, как и многое другое обретает практический так сказать смысл. Вот только о догадках своих профессор, а по совместительству ещё и декан одного юного милорда умолчал. Незачем, дети не сказали, взрослые не спросили.

Дальнейшее же было по большей части вполне себе предсказуемо. Разборки, поиски виновных, награды заинтересованным и пир на весь мiръ, за шумом которого никто так и не узнал того, на какой именно штраф налетел и без того горюющий по-своему Арагогу Хагрид.

Дети нашлись, школьники наелись и получив массу новых слухов и впечатлений разбрелись по гостиным оные слухи перетирать и обмусоливать. Взрослые же выдохнули, да и вернули всё на круги своя.

Ну как вернули, попытались, но быстро поняв, что проще просто не мешать, махнули рукой на байки, ходящие по Хогвартсу одна другой краше. И кто только бедолаг несчастных чуть не съел. И если в начале это были акромантулы, то к концу мая пол школы уверовало в то, что дети спасались от самого настоящего василиска и тот, разумеется, на дереве их конечно же не достал. Габариты, мдамс. Такие вот дела.

Но вот пролетел май. За ним последовал июнь и наконец, прощальный пир, завершившийся утренней погрузкой на поезд. На вокзале всё повторилось в точности, как на рождество. Чем-то заранее недовольный дядюшка, на этот раз, разнообразия ради, сетующий на тему отсутствия при Хогвартсе летнего лагеря. Тихо катящий вслед за ним свою тележку Гарри. Погрузка, машина, дом. Правда, дядюшка на этот раз был самый что ни на есть настоящий. Как и возвращение на Тисовую, собственно.

По сути, в Литтл-Уингинге всё вернулось на круги своя, разве что Дурсли его, как это теперь было окончательно ясно, банально боялись. Всё это время, каждый день, каждый час. Стоило это осознать, как мальчик всё понял. Так было всегда. Год за годом, месяц за месяцем. "Они меня просто боятся", — понимание этого многое меняло, да что там многое, почти всё. И если Дадли это просто маленький глупый невоспитанный, повторяющий за своим отцом мальчик, то старшие Дурсли.

Как следствие, жизнь как будто бы даже наладилась, ведь Гарри просто и банально почти не было дома.

Не впервой, но именно с этого лета уже осознанно. Раньше Гарри ни о чём подобном не задумывался. На автомате делал так, как говорил ему учитель. На автомате не применял магию в доме. Мог, но не применял. Зачем? И вот теперь всё встало на свои места.

Страх, банальный, панический страх. И это всё объясняло. И пренебрежение, и чулан. Каждый боится по-своему. И Дурсли боялись именно так. В безсилии ненавидели и по максимуму использовали всё то, что было им в их положении доступным. Нагружали работой, пренебрегали, придумывали небылицы.

Всё, что угодно, чтобы хоть на минуту, на краткий миг, ощутить себя хозяином положения. Вполне обычное в таком случае поведение. И именно поэтому домой Гарри появлялся разве что на ночь. И утром без завтрака делал ручкой. "Я в парк", — раздавалось из прихожей и сидящие за столом Дурсли выдыхали, ещё один спокойно проведённый ими день. Мирный, нормальный, по их разумеется меркам и тем не менее. А в то время, как украдкой глянувшая в окно Петуния отпрянула от занавески и сопроводив утвердительным кивком ставшее уже в некотором роде в их доме сакральным "ушёл" занималась завтраком, Гарри Поттер бегал. Он и в хогвартсе об этом никогда не забывал. И как следствие, очень даже радовался тому, что оказался принят в команду по квиддичу.

Спортсмен, и всякое такое. Именно поэтому на его попытки, как он сам говорил, мышцы нарастить внимания не так чтобы обращали. Бегает и бегает, гриффиндорцы вон тоже и ничего. И чего только этот Вуд не придумает.

В магловском же мiре бег по утрам был и вовсе чем-то ни в коей мере не выделяющимся. Обыденность и полнейшая её не интересность. Так взглядом мазнуть, да и только. А тем временем два круга были успешно завершены, и хвостик от третьего привёл аккурат к крыльцу дома на Парковой. Поздоровался, позанимались и наконец-таки плотно позавтракали.

— Сегодня у дяди какие-то гости, Сенсей, — произнёс уминающий варёное яйцо Гарри и запив это дело травяным чаем продолжил:— В общем он весь на нервах, и я не спрашивал, но чую, что дома мне лучше не появляться и можно даже совсем. И если я завтра зайду в дверь, скажу “я ушёл” и выйду обратно, готов поспорить, что они того, что меня не было, даже и