— Подписываем твоей печатью?

— Нет, ты что! Это же вещь Сабуро. Перед отъездом мне оставил, «если вдруг придёт письмо, перед которым трудно устоять — прочти и найдёшь в себе силы».

— Мацу-тян, так это надо в конец письма добавить!

— Как хочешь... — краем глаза принцесса увидела, как фрейлина скопировала танку в одну из своих тетрадей. У-дайнагон не скрывала своего увлечения творчеством бывшего жениха, и даже того, что собирается издать его сборник — согласие Принца-полуночника она получила ещё в ту пору, когда была его невестой, однако, эта тетрадь была не та, что обычно.

— Да, кстати, — как бы невзначай, заметила Мацуко, чувствуя неодолимое желание созорничать: — Вполне может быть, что письмо Кариямы тоже написано со слов Сабуро — насколько я знаю, они закадычные друзья... — и с улыбкой стала следить за впавшей в замешательство фрейлиной, чья кисточка, роняя капли чернил, металась от одной тетради к другой, но, так ни на что не решившись, закончила начатую «ответную песнь» и успокоилась рядом с чернильницей.

— А я у него спрошу, — пряча расправленное письмо меж страниц тетради, вежливо улыбнулась поэтесса: — Пока может полежать в «отвергнутых песнях», от этого с него не убудет. В конце концов, стихи Кариямы — тоже достойные творения.

— Достойные? Хм... что-то я ничего из его вещей не припомню сходу...

— Как? А «Пурпур листьев меня тревожит...»?

— А, да... Забыла. А что ты там сказала про «отвергнутые песни»?

— Подарок вам, Ваше Высочество. Я же рассказывала — я собираю все, сколь-нибудь замечательные стихи в вашу честь, чтобы составить из них сборник и поднести его вам в день возвращения из Академии. Чтобы вы вспомнили всех, кто вас любил и вами восхищался после столь долгой разлуки, — фрейлина подозрительно быстро перешла на «вы».

— То есть... Слушай, тебе не отец эту идею подкинул?

— Нет, Мацу-тян — зачем? Я сама догадалась. Любой бы на моем месте догадался бы. Сделать то же самое. Думаю, тебе понравится.

— Смотри... а то очень на него похоже... вечно он старается меня замуж выдать. За парня не получается — так за сборник стихов.

— Если считать стихи влюблённых юношей — мечтами, то вы будете первой женщиной на свете, вышедшей замуж за лучшие мечты своих друзей.

— Я боюсь, эти мечты передерутся между собой насмерть ещё до выбора свадебного платья. И в первую ночь мне будет очень скучно.

Фрейлина с улыбкой собрала свои принадлежности, и, прижимая к груди ворох свежих писем, близко-близко подошла к принцессе и одними губами сказала:

— Горе ты мое гордое, Ма-цу-ко! Сколько хороших парней вокруг тебя, а ты их всех от своих ворот гонишь... — и, уже проходя мимо Ануш, предупредила ту громким шепотом, сделав большие-большие глаза:

— Ты смотри, следи за ней. Она ведь и в маму и в сестёр удалась, осторожнее. Сейчас всё терпит-терпит, а потом, как терпение кончится... — У-дайнагон сделала глаза ещё больше и страшнее: — Вам, суккубам, на этой планете определённо делать нечего будет.

Не успела Мацуко в неё чем-нибудь запустить, как У-дайнагон, смеясь, исчезла за расписными сёдзи — вместе с парой неразлучных служаночек, всегда помогавших разносить письма. А вместо неё, вошел, предварительно поклонившись, Сэнсей.

Ануш моментально отодвинулась на пару шагов от двери, (чем чёрт не шутит!), но бодхисаттва, специально повернулся к ней и вежливо осведомился:

— Её Высочество вам передала мои извинения?

(Само «высочество» в этот момент в суматохе выдвигало церемониальный занавес, и знаками семафорила служаночкам искать что-нибудь, что можно было бы надеть, кроме халата)

Ануш, немножечко опешив, ответила «да» на вопрос Сэнсея.

— В таком случае, раз уж нам случилось встретиться, я, принесу извинения и лично: простите, но здесь, на Нижних Мирах, я иногда забываю, что местных обитателей толкают на отвратительные поступки не злой умысел, а сама их природа. В этом испытании я показал себя не столь отрешенным, как должен бы быть. Прошу извинить меня и не обижаться.

— Ну что вы, господин, какие могут быть обиды? — с улыбкой сказала искусительница, поднимаясь на ноги и на цыпочках подходя к аскету, всё ещё стоявшему у двери:

— Разве можно обижаться на мужчину, из-за которого я сама постоянно теряю голову? — прошептала она томным шепотом, страстно дыхнув в ухо. И уходя, соблазнительнейше качнула бёдрами, погладив его одежды качнувшимся в такт хвостом.

У наставника чуть глаза не вылезли на лоб то ли от удивления, то ли от невероятно сдерживаемого приступа гнева. А довольная эффектом девушка, ещё и послала ему воздушный поцелуй через порог, и быстренько убежала, задвинув за собой створку сёдзи.

Сэнсей сдержанно выдохнул. Потом, посмотрев почему-то в сторону церемониального занавеса принцессы, сказал что-то вроде: «горбатого могила исправит».

Мацуко смеялась, прикрывая рот рукавом — уж слишком нелепый был вид у мудреца, задетого суккубой. Тот, сам понимая, что выглядит глупо, не говоря ни слова, сел по ту сторону занавеса, исчезнув из поля зрения ученицы. Потом постучал сухонькой рукой по раме:

— Ну, хватит. Совсем старого учителя не уважаешь.

Принцесса моментально посерьезнела:

— Прошу прощения.

— Да. Впрочем, наверное, у меня и правда, был глупый и смешной вид... и грех было над таким дураком не похихикать молодой и жизнерадостной девушке. Всё-таки, далеко мне ещё до Будды.

— Учитель. Мы ведь вместе летим, — спросила она, с щелчками ключиц продевая крылья под рукава спешно принесенных одежд: — Как вы всю дорогу-то с Ануш будете?

— Ну, во-первых, не всю и дорогу. А во вторых — вы мне нужны только как повод. Летите, учитесь, развлекайтесь... я с вами и не пересекусь, кроме первых дней. Ну, а если Ануш и там попробует продемонстрировать мне своё либидо — сделаю из неё человека... или ребёнка — пусть взрослеет!

До девушки донёсся лёгкий запах грозы и треск разрядов — очевидно, наставник сопровождал свою речь магическими пассами.

— Учитель, вы собираетесь дать мне ещё один урок? — лёгкой рукой с длинными пальцами, увенчанными остро заточенными трёхгранными лакированными когтями, она ухватилась за край занавеса, чтобы быть готовой его отодвинуть.

— Нет, Малышка, не буду, — (она убрала руку): — Захотелось просто поговорить с тобой.

— Наставник, у нас всегда случается так, что