Шрифт:
Закладка:
Темное колдовство дает немало — вот только возвращать долги приходится с изрядными процентами.
— Не знаю, как и сказать, ваша светлость, — начала Вяземская. — Может, вы сочтете все это глупой шуткой или вовсе не посчитаете достойным своего внимания — я не могла не прийти к вам. Меня просили передать послание, и долг чести требует, чтобы я сделала это лично.
Чуть подрагивающий голос, смущенный взгляд, бегающий из стороны в сторону, и волнение. Самое то ни на есть искреннее — я чувствовал его, как свое собственное. То ли в Вяземской пропадала великая актриса, то ли она и правда так сильно волновалась, эмоции зашкаливали. И хлестали так мощно, что мне то и дело приходилось напрягаться, чтобы не разорвать связь. Опыт и хладнокровие сыграли злую шутку: за сотни лет я успел превратиться в того еще бесчувственного чурбана, что едва выдерживал буйство чужой психики.
Ох уж эти женщины…
— Вот как? — Меншиков улыбнулся. — И кто же, просил передать это ваше… послание?
— Имени я не знаю — мне его не называли. — Вяземская покачала головой. — Однако я возьму на себя смелость заметить, что этот человек был изрядно похож на вашу светлость — только моложе. Лет тридцати с небольшим, может…
Есть. Попадание в десяточку. Меншиков еще не сказал ни слова, но его выдали глаза. Точнее, зрачки, тут же расширившиеся примерно вдвое. Ее сиятельство говорила что-то еще: то ли объясняла, то ли зачем-то описывала внешность, но он уже почти не слушал — застыл в кресле с ошалевшим взглядом.
Впрочем, тут же взял себя в руки — выдержки старику явно было не занимать.
— Хм… Удивительное дело, — проговорил он, поднимаясь из-за стола. — Позвольте, княжна.
Когда Меншиков подхватил Вяземскую под локоть, слегка придавив пальцами, и потащил куда-то, мне на мгновение показалось, что он просто-напросто выкинет ее из окна — или придушит за дверью личных покоев. Но на деле все оказалось не так страшно: его светлость всего лишь изволил сменить обстановку и выбраться на балкон. То ли старику вдруг стало не хватать воздуха, то ли он опасался, что внутри их могут подслушать, а в саду внизу, насколько я — то есть, Вяземская — могла разглядеть, не было ни души.
— Кого вы видели? — Меншиков прикрыл дверь и будто бы невзначай подпер ее спиной, отрезая путь к отступлению. — И что он успел вам сказать?
— Ни… нич-чего, — пискнула Вяземская. — Почти ничего. Тот человек был слишком измучен. Его пытали — так, что даже я ничего не смогла сделать.
И снова в яблочко: маятник лихо врезался в опасения Меншикова и тут же полетел обратно — к успокоению. Ничего страшного не произошло, попавшийся бедняга не проболтался даже под пытками, и к его светлости стремительно возвращалось самообладание.
— Мне жаль, что вам пришлось такое увидеть, — негромко проговорил он. — Но скажите, милейшая, какое отношение ко всему этому имею я?
— Я не знаю! — Вяземская на всякий случай огляделась по сторонам и даже чуть свесилась вниз, разглядывая сад под балконом. — Вчера меня вызвали в Исаакиевский собор, чтобы помочь… помочь одному человеку. Но я, похоже, опоздала — несчастный умер у меня на руках.
— Господь милосердный… — На лице снова Меншикова мелькнуло что-то изрядно похожее на облегчение, но его светлость тут же снова состроил трагическую мину. — Говорите, его пытали? Но кто мог посметь?..
— Его били. Так, что я не могу даже представить, какая сила нужна, чтобы сделать с человеком подобное, — отозвалась Вяземская. — Но, похоже, так и не добились успеха: когда мы остались наедине, этот человек умолял передать вам, что ни сказал ни слова. И чтобы вы позаботились о какой-то… Прасковье, кажется. Думаю, это его дочь или…
— Нет, не дочь, — рассеянно поправил Меншиков — и тут же поджал губы, явно мысленно ругая себя за лишнюю болтовню. — Кажется, я и правда был знаком с покойным. Не знаю, почему он решил столь странным образом сделать меня своим… своим душеприказчиком, но… Думаю, мне все же следует выполнить его последнюю волю.
— Тогда я могу быть спокойна. — Вяземская выдавила из себя неуклюжую улыбку. — Если не за себя, то хотя бы за то, что душа несчастного найдет покой.
— Не за себя? — переспросил Меншиков. — Но что может угрожать вам? Или кто? Тот же человек, что пытал?..
— Владимир Волков!
Глава 24
— Никогда о таком не слышал.
Его светлость ответил быстро. Может, даже чуть быстрее, чем следовало. На его лице не мелькнуло и тени сомнения или задумчивости. Ни бегающих глаз, ни рук, которые сами по себе тянутся к вороту рубашки или потеребить внезапно зачесавшуюся щетину на подбородке — ничего. Никаких видимых признаков лжи. Не будь мы с Вяземской связаны так тесно, я бы, пожалуй, ничего не почувствовал. Но обостренное до предела восприятие все-таки пробило ледяную маску.
Меншиков еще как знал, кто такой Владимир Волков. И к тому же изрядно меня опасался.
— Если не слышали — то непременно услышите. — Вяземская явно оказалась не готова к чему-то подобному, но импровизировала на твердую четверку с плюсом. — Он пока не так уж известен в столице, но уверяю вас, это страшный человек.
— Возможно, — негромко отозвался Меншиков. — Пытать беззащитного может только подлец.
Старик держался ровно, без срывов, но зацепило его изрядно — судя по тому, с каким нажимом он произнес последнее слово. Вряд ли их с Сидоровым связывали какие-то особые чувства. Титулованный аристократ во времена бесшабашной молодости запросто мог настрогать хоть целую роту бастардов, и само по себе родство не стоило и ломаного гроша.
Однако я посмел тронуть человека рода Меншиковых, а такое можно простить только равному, представителю высшего света столичной знати — но никак не выскочке из мелких дворян. Разумеется, его светлость и не подумал бы делиться планами мести с незваной гостьей, пусть и своего круга, зато наверняк уже вовсю их обдумывал.
— Так это Волков пытал покойного? И как вы вообще там оказались, Катерина Петровна?
Меншиков на мгновение замялся и, шагнув вперед, опустил ладони Вяземской на плечи. На
