против Фридриха II. В это время стала обычной открытая критика крестовых походов папства. В Германии кафедральный капитул в Пассау даже призвал к «походу» против папского легата, который прибыл с целью вербовки новых воинов.

Во Франции родилась идея необычного крестового похода, которая завладела умами горожан и простонародья и который отчасти поддерживала сама королева. Некий Иаков, «учитель из Венгрии», как его называли, призвал пастухов отправиться с ним в Святую землю. Эти крестовые походы «пастушков» имели явно антиклерикальный характер, и его участники были настроены враждебно по отношению к рыцарям, монахам и священникам. Поэты Южной Франции описывали этих «крестоносцев» как безумцев и глупцов. Трубадур Гийом Фигейра обличал Рим в том, что тот нанес меньший урон сарацинам, чем грекам и латинянам, ставших жертвами массовых убийств. Даже после того, как было покончено с альбигойцами, народ в Южной Франции все еще чутко откликался на замечания подобного рода. Катары и некоторые другие небольшие нонконформистские религиозные движения проповедовали религиозный пацифизм, который заставлял вспомнить отцов восточной церкви. Все было очень просто: христианину запрещалось участвовать в любых войнах. «Левое крыло» народного религиозного движения XII–XIII вв. придерживалось идеи религиозного пацифизма, которая была подхвачена «духовными» францисканцами. Она вновь появилась в тесном кругу сторонников философа-схоласта Джона Уиклифа; затем единое движение разделилось на ряд небольших направлений, которые привели к пацифизму баптистов и квакеров.

Вспомним, что средневековый канонист Бартоломеи учил, что крестовый поход является плодом разумного решения. Он был голосом папского разума, когда Римская курия была на пике своего могущества. Другой голос, голос разума горожанина, слышится в воображаемом споре между рыцарем-домосед ом и крестоносцем. Таким представил его себе автор этого произведения французский трувер и величайший поэт Рютбёф.

«Должен ли я оставить свою жену и детей, все мое состояние и все, что мне осталось в наследство, и отправиться завоевывать чужую землю, что не даст мне ничего взамен? Я могу поклоняться Богу с таким же успехом в Париже, как и в Иерусалиме. Нет надобности плыть за море, чтобы попасть в рай. Те богатые сеньоры и прелаты, что присвоили себе все богатства на земле, может, и имеют потребность отправиться в крестовый поход. Но я живу в мире со своими соседями, и они меня не беспокоят, так что я не имею никакого желания просто взять да и отправиться на войну на другом конце света. Если тебе по нраву героические подвиги, ты можешь отправиться один и покрыть себя славой. Передай султану от меня лично, что, если он пожелает напасть на меня, я прекрасно знаю, как мне защититься от него. Но до тех пор, пока он оставляет меня в покое, мне лучше выбросить всякую мысль о нем из головы. Всем вам, большим и малым, отправляющимся в паломничество в Землю обетованную, суждено стать там поистине святыми. Так почему же так получается, что те, кто возвращается назад, ничем не отличаются от разбойников? Если бы требовалось всего лишь пересечь неширокий морской поток, я охотно бы перепрыгнул через него, да и мог бы просто перейти вброд. Но воды, разделяющие нас и Акру, широки и глубоки. Бог – везде. Для тебя Он может быть только в Иерусалиме, но для меня Он также и здесь во Франции».

Бог присутствует во Франции, в Италии, в Англии, в Германии, в сердце и уме каждого простого христианина. Эра крестовых походов совпала с образованием наций и народных языков, с рождением индивидуализма, основанным на религиозной вере, и с началом интеллектуального движения, настроенного глубоко критически к окружающему миру. Все это оказывало сильное влияние на крестоносное движение, которое к 1260–1270 гг. окончательно утратило свои первоначальные принципы. С 1264 г. праздник Тела Христова стал обязательным в Римско-католической церкви. Папа Урбан IV поручил Фоме Аквинскому, светилу новой теологии, подготовить соответствующие литургические тексты и гимны. Его празднование, и обязательно сопутствовавшая ему торжественная процессия, предполагало, что Иерусалим может присутствовать в любом городе Запада. Народ с глубоким восторгом взирал на гостию, или Тело Христово, и обряд Возношения гостии стал обязательным именно с этого времени. В каждой гостии незримо пребывал Христос. Так же и в каждой церкви, в каждом кафедральном соборе присутствовал Небесный град Иерусалим.

Как заметил рыцарь из сочинения Рютбёфа, «воды, разделяющие нас и Акру, широки и глубоки». На другом берегу этих вод, под пылающим солнцем Сирии, небольшие «франкские» государства крестоносцев смогли прекрасно сосуществовать с миром ислама на протяжении двух столетий. Значение этого факта для истории Европы часто забывается, как и восьмивековое сосуществование мусульман, евреев и христиан в средневековой Испании.

«Христиан и язычников в Акре ничто не разделяло. Все паломники составляли единое братство; они даже и не помышляли, что оно может однажды легко распасться». Это утверждение немецкого ваганта XIII в. Фрейданка (из его дидактического сборника «Мудрое суждение») перекликается со словами француза Фульхерия Шартрского: «Мы, кто были некогда людьми Запада, стали людьми Востока. Германец или француз в этой стране становится галилеянином или палестинцем, уроженец Реймса или Шартра стал уроженцем Тира или Антиохии. Ибо мы забыли те страны, где мы родились. Для большинства из нас они стали неизвестными землями, о которых уже не упоминалось больше. У человека здесь может быть свой дом, своя семья и свои владения, как будто он унаследовал их от своих отцов. У кого-то может быть жена, не из своего народа, но сирийка, или армянка, или даже крещеная сарацинка, и он живет вместе с родственниками жены… Тот, кто однажды был чужаком, стал местным жителем; был приезжим, а теперь укоренился на новом месте».

Во франкском Иерусалимском королевстве (1099–1185) и Королевстве Акры (1189–1291) западные рыцари быстро переняли местные обычаи и установили близкие дружественные и рыцарственные отношения со своими соседями – мусульманской аристократией. Бароны и эмиры доблестно соревновались вместе на турнирах и обменивались богатыми дарами; с обеих сторон звучали хвалы рыцарскому поведению в битвах, и война считалась выяснением отношений между рыцарями, как это было принято на Западе. В такой атмосфере две религии мирно уживались друг с другом, и отношения между ними были вполне дружественными. В XIII в. доминиканский миссионер Рикольдо да Монтекроче (Ricoldus de Monte Cruets) с похвалой отзывался о благочестивой жизни в исламских общинах, в которых ему довелось побывать и где ему, западному христианину, была устроена радушная встреча. Особенно он хвалил мусульман за их благотворительность и великодушие. Такой личный опыт общения с «благородными неверными» произвел глубокое и неизгладимое впечатление на мир Запада. Это повлияло и на поэзию одного из крупнейших немецких эпических поэтов – Вольфрама фон Эшенбаха.