Шрифт:
Закладка:
– Йарре не любит людей, – скрипуче каркнула Йулла.
– Я думала, этот дом только ваш, – задумчиво произнесла Итрида.
Но Йулла лишь усмехнулась.
– Он только Йуллы. И потому только Йулла решает, кому здесь оставаться. Нас слишком мало, чтобы терять друг друга из виду, поэтому вся молодежь поначалу живет под крылом Йуллы, а вылетает тогда, когда докажет, что способна выжить среди людей.
– Это… разумно, – подумав, кивнула Итрида.
Йулла приоткрыла клюв и издала странный звук, похожий на скрип сломанного дерева. Ради собственного спокойствия Итрида решила, что птицелюдка засмеялась.
Йулла наконец остановилась и дернула головой, указывая на другую приоткрытую дверь.
– Заходите. Садитесь. И говорите всё, что вам есть сказать. Если старой Йулле покажется, что вы несете чушь, – уберетесь прочь из Белоозера и забудете сюда дорогу навеки. На веки вечные!
Итрида и Даромир переглянулись. Подчиняясь указанию черных когтей, они гуськом вошли в комнату, оказавшуюся ложницей Йуллы. Даромир уселся на низкий топчан и тут же потянулся к серебристому кувшину, стоявшему рядом на столике. Плеснул в найденный тут же кубок, отпил и скривился: вода! Но вслух ничего не сказал.
Итрида была уверена, что Йулла выгонит их прочь за такое самоуправство, но птицелюдка лишь указала ей на место рядом с шеххом. Сама Йулла расположилась на широкой скамье, раскинув по ней разноцветные полосы ткани, из которых состоял подол ее платья. Сухо застучали камни в бусах, пока городничая Белоозера готовилась слушать рассказ незваных гостей.
Итрида опустилась на топчан рядом с Даромиром. Ей привычно было сидеть по-мужски, широко расставив ноги. Но под непроницаемым взглядом птичьих глаз огненосица вдруг смутилась – она уж и забыла это чувство за годы бродяжничества – и ограничилась тем, что положила ногу на ногу. Переплела пальцы и уставилась на них так внимательно, будто ее многочисленные кольца вдруг оказались самым интересным в мире зрелищем.
– Что ж. Я не знаю, о каких Опаленных вы говорите, но пять весен назад в лесу я повстречала странного огненосца…
Пять весен назад. Беловодье
Рыжая Итка сидела на крылечке.
Из-под ее рук сыпалась сладко пахнущая стружка. Тонкий нож с деревянной рукоятью ловко гулял по сучковатой ветке, девичьи пальцы держали его нежно, будто обнимали. Девушка наклонилась над своей работой. Конец толстой рыжей косы зазмеился по крыльцу, сверкая на солнце маленькими золотистыми искрами.
Распахнулась дверь, и из избы показалась мать. В руках она несла бадью с грязным бельем. Не заметив Итку, мать натолкнулась на нее, и нож повело: морда волка получилась кривой, будто зверь усмехался.
– Чего расселась на проходе? – прикрикнула мать недовольно. – Другого места не нашла? И чем занята? Опять своих собак режешь? На лучше, сходи на реку, постирай.
– Это волк, – тихо возразила Итка.
Она гладила пораненное дерево, поджав губы. Волк смеялся под ее пальцами, и девушке показалось – над ней. Она покосилась на бадью, которую мать с размаху хлопнула на крыльцо, и тяжело вздохнула. Идти на реку, где сейчас наверняка собрались все женщины волости, не хотелось. Опять начнут смеяться, дразнить ее Иткой-парнем, а то и, сговорившись, повалят в воду и сорвут обереги, как в прошлый раз. Но если белье не постирать, мать отстегает хворостиной так, что седмицу толком будет не присесть…
Итрида убрала за пазуху недоделанного волка, спрятала нож и пошла в горницу. В доме мать распекала младшего брата за то, что он плохо вымешивал тесто на хлеб. Итрида поморщилась. Младший был худой и слабый после глодавшей его чуть не всю зиму хвори. Ему бы на улицу, под солнышко. Бегать вместе с ней в лес, ползать по ягодным полянам, ночевать под звездами и набираться сил. Но если не они, то кто поможет матери? Отец сгинул, когда младший еще не родился, а мать отвадила тех, кто желал ей помочь, задирая нос и кичась городским происхождением. Так и вышло, что труд они поделили на четверых. Потому как братьев у Итриды было двое. Звали их Ждан и Златко.
Итрида сняла с колышка ремни и вышла обратно на улицу, так ничего и не сказав матери. Продела ремни через ручки бадьи и вскинула ее за плечи. Пропустила ремни под мышками, встряхнулась, проверяя, чтобы везде было удобно, и направилась прочь со двора.
Уже у самой калитки ее нагнал Златко. Схватил за плечо, и Итрида невольно зашипела. Младше нее, а силищи как у медведя…
– Чего тебе? – недовольно буркнула она.
– Ты же в лес собираешься?
Златко отпустил плечо Итриды и неуверенно переступил с ноги на ногу. Он насупился и смотрел на нее сверху вниз тяжелым взглядом таких же черных, как у нее самой, глаз. Итрида всегда невольно ежилась под этим взглядом, хотя из них троих Златко, пожалуй, был самым тихим. Ждан, несмотря на телесную слабость, мог ужалить не хуже змеи – не делом, так словом. А Златко предпочитал промолчать, за что Итрида любила его немножечко больше, чем Ждана.
Потому и сейчас не стала колоть его словами, а только кивнула. Златко потер подбородок, будто не решался что-то сказать, и Итрида тяжело вздохнула.
– А ты чего хотел-то? – мысленно она сетовала на нежданную задержку.
До ручья, где Итрида собиралась стирать, идти было не близко, каждая минута дорога.
Златко наконец решился и выдохнул едва слышно, озираясь по сторонам:
– Мужики в деревне сказывали: в Подлипки колдун захаживал.
– И что? – не поняла Итрида. – Мало, что ли, колдунов по дорогам шастает? Да и какому колдуну понадобилась наша волость? Нечисть у нас не лютует, лаум мы не звали, а знахаря колдуном звать только незрячий будет. Опять твой Лют всех взбаламутил?
– То настоящий дейвас был, – обмирая от страха и восторга, шепотом воскликнул Златко. – Только странный какой-то. Без знака ихней Школы и не в кафтане, а в свитке простой.
– Так с чего ты решил, что это огненосец был?
