Помнишь, мы недавно рассуждали по поводу того, почему у нас не получается воевать в Афганистане? Мой ответ сегодня таков: «Видно, мы им не про то рассказываем…»

– Считается, что их строй до прихода сюда советских войск вообще был феодальным, – добавил я. – Если в феодальном обществе рассуждают, как этот самый Джангул, то…

– То нам надо учиться у них? Ты хочешь сказать, что он прав?

– Да, он прав! – стал волноваться я. – Но он прав не из-за того, что он из феодального строя и как бы «дитя» природы, а прав потому, что это взгляд из войны. Мы разрушили их религиозные ценности или пытаемся разрушить, и не создали для них социалистические ценности, поэтому правда в том, что язык наш разный…

– Мы не там провели линию фронта. В этой стране – не там.

– Ты хочешь сказать, что из-за войны, которая идёт здесь, они не могут разглядеть наших ценностей?

– Абсолютно точно! – обрадовался Юра моей фразе.

– Нельзя бить человека и одновременно пытаться учить его быть добрым и справедливым. Если ты его бьёшь, то его можно научить только жестокости, а если при этом ещё и лицемерить, и обманывать, то научить ещё и коварству…

– Восток и так коварен.

– Это мы так считаем? Или европейцы научили их быть такими? Со времён походов Александра Македонского их завоёвывали ради территории или дорог, проходящих по их территории. Обрати внимание, Валера, ради территории, а не ради того, чтобы научить их хорошей жизни… А вообще, кто это определяет, что их жизнь в их кишлаках плохая, а значит, и неправильная? Я только сейчас понял, – неожиданное открытие! – почему англичане с афганцами ничего не смогли сделать. Их империя в этот период стала какая-то слишком мягкая и добрая. Одна часть общества – солдаты и офицеры – воевали в колониях, а другая часть, сидящая у себя в стране, вопила: «Что вы делаете? Не обижайте афганцев!» Поэтому получается так, что…

– Угнетали и извинялись…

– Вот-вот, у нас начнётся то же самое, когда внутри нашего общества найдутся люди, которые будут кричать о несправедливости нашего здесь присутствия…

– Хорошая логика: наше присутствие здесь несправедливо, а присутствие кого-либо другого – нормально. Ты знаешь? Такой взгляд – это взгляд, выгодный нашему врагу. Ну, я всё же про англичан. Они не смогли до конца разозлить афганцев. А вот мы, по-моему, смогли. Причём смогли до уровня ненависти к нам… Так же, как американцы смогли разозлить кубинцев, никарагуанцев и вьетнамцев. Так разозлили, что горстка партизан оказалась сильнее армии. А у нас здесь? Получается, что бандиты непримиримой оппозиции сильнее всей Советской Армии? А если не сильней? То значит, мы просто воевать не умеем? Здесь нет ни одного достойного полководца… Командиры взводов и батальонов не в счёт. Они-то как раз – достойные офицеры, с мужеством, интернационализмом и жертвенностью русского солдата. Но не они решают исход войны…

– Война и вооружённая борьба – это переход между противниками на более низкий уровень отношений, – сказал я.

– Ого! – удивился моим словам Юра. – Глубоко копаешь. «Абсолютно в темечко» – это точно подмечено. Когда кого-то невозможно убедить в споре, последний аргумент – дать ему по морде. Как это по-русски!

– Чего вдогонку наших мыслей и переживаний мы хотим? – продолжил я. – Одного: чтобы было понимание… Или тогда всё зря! Представляешь, если кто-то и когда-то всем, прошедшим нам эти дни, скажет: «А что вы делали в Афганистане?»

– Такого не может быть, – рассмеялся прямо мне лицо Юра, – это, знаешь, примерно то же, если кто-то скажет: «А зачем вы воевали и победили Гитлера в сорок пятом году?.. Чё вам сопротивляться было? Сегодня бы все хорошее немецкое пиво пили…»

– Такого просто быть не может! – стал злиться я. – Наши люди и наше общество и умнее, и мудрее.

– Наше – да! А их? Я знаю одно, – продолжал Юра, не обращая внимания на моё волнение. – Чем больше горя и печали, тем больше верности и честности. Вон, если посмотреть на Джангула, потери близких ему людей сделали из него не жестокого убийцу, а человека чести! – На частичке «не» Юра возвысил голос до патетического и закончил фразу, как артист драматического театра: торжественно и значимо.

– В убийцу превращаются те, которые послабее душою…

– Но Джангул ни в кого не превратился. Он всегда был таким. От своего рождения. Хотя, честно сказать, я считаю его страшным человеком. Страшным потому, что он не простит ошибки нам, если мы будем вести себя несправедливо. Получить такого врага, как Джангул, будет большой проблемой. Ты помнишь, как он сказал: «Смысл не в том, чтобы выполнить поставленную задачу, а в том, чтобы защищать людей и помогать им».

Борис уточнил при этом: «Как Джангул выполняет поставленные задачи, – я не знаю. И выполняет ли он то, что я ему говорю. Мне кажется, он сердцем чувствует правильность и справедливость приказа. Это для него даже не приказ командира, а приказ свыше».

– Да, Боря с этим человеком наберётся такого опыта, который превратит любого в кладезь истины… В конечном счёте, каждый должен отвечать за свои личные действия. Отдать преступный приказ в суматохе войны очень просто, а распознать его подчинённому и исполнителю, – ещё сложнее. Но отвечать – исполнителю.

– Ты знаешь, – сказал Юра, – такие встречи и такие мысли, несмотря на сложность всех этих ощущений, делают меня сильнее, а всех нас надёжнее… И как важно и хорошо, что мы сидели с Джангулом за одним столом и постарались услышать его мысли…

– А Джангул нас не охраняет – он за нами присматривает!

– Теперь я в этом и не сомневаюсь. После начала войны в 1979 году русские прошли путь в десять лет, а афганцы – лет в сто, и скорость развития их оказалась абсолютно незаметной нам…

Банки с тротилом

Тем временем оперативные батальоны продолжали жить своей жизнью. Днём мы проводили занятия, беседовали с офицерами и солдатами, изучали город и окрестности Айбака, а ночью самостоятельно продолжали готовиться к операции. Командиры в оперативном батальоне занимались подготовкой личного состава и проводили всевозможные тактические занятия. Мы чертили свои схемы и планы. Их задача была только одна: чтобы у солдат, призванных правительством в Афганские вооруженные силы, было хоть какое-то умение воевать. О героических поступках, самопожертвовании и инициативе речь даже не велась. Конечно, командиры и советники, и особенно политработники, пропагандистскую работу вели. Агитировали за народную власть, НДПА[68] и против исламистов. Все они выступали перед солдатами по каждому мало-мальскому поводу. Но, несмотря на такую работу, дезертирство из числа недавно призванных бойцов всё же