На следующий день профессорского обхода в этой палате не было, и Василий Егорович утром принёс Борису записку с расписанием порядка сдачи экзаменов. Один из больных переписал расписание красивым почерком и прикрепил эту бумажку над кроватью Алёшкина.

Первый экзамен по терапии, как и обещал, проводил профессор Жадкевич. В своей записке он сообщал, что придёт сразу же после обеда — в два часа дня. До двух часов Борис снова перелистал от корки до корки Кончаловского (учебник по терапии), просмотрел все свои записи, и только после настойчивого требования сестры и соседей-больных кое-как пообедал.

Но вот, наконец, пришло и время: в палату вошёл улыбавшийся Жадкевич в сопровождении ассистентки, которая вела группу Бориса, и ординатора палаты Василия Егоровича. У студента от волнения перехватило дух. Все больные замерли на своих койках.

— Ну что же, начнём! Так, расскажите нам, товарищ Алёшкин, что вы знаете об экссудативном плеврите: патогенез, симптомы, диагностику и лечение.

Если бы Борис имел достаточно сил, то наверно подскочил бы от радости. Экссудативный плеврит — так ведь он этой болезнью вот уже полтора месяца болеет! Конечно, помимо того, что он прочитал о ней во всех имевшихся в его распоряжении книгах и тетрадках, он много раз слышал высказывания об этой болезни и Василия Егоровича, и самого профессора Жадкевича. Как же тут не рассказать? И Алёшкин подробно и толково начал излагать патогенез и течение этой болезни. Жадкевич, прервав его на середине, сказал:

— Ну, это вы знаете, наверно, потому, что сами болеете этой болезнью. Теперь, пожалуйста, опишите нам клинику цирроза печени.

Борис улыбнулся: и этот вопрос для него не был труден. В углу их палаты лежал старик, болевший циррозом. Он много раз расспрашивал Бориса о болезни и рассказывал ему о своих страданиях. И на этот вопрос Жадкевич не стал дожидаться окончания ответа, он только потёр руки. А все в институте и в клинике знали, что когда профессор потирает руки при ответе студента, значит, он доволен. После этого он задал Алёшкину ещё несколько разных вопросов, касавшихся симптомов клиники и лечения некоторых заболеваний, и получил на все достаточно исчерпывающие ответы. Он обратился к сопровождавшим его врачам:

— Ну, так что же мы ему поставим?

И тут, прежде чем врачи успели что-либо сказать, вся палата хором воскликнула:

— Отлично!

Жадкевич, а за ним и все доктора дружно засмеялись. Затем профессор сказал:

— Глас народа — глас Божий! Отлично — так отлично. Коллеги, согласны? — врачи кивнули.

— Зачётка с вами? Давайте её.

Борис полез в тумбочку, где лежала его зачётная книжка, два дня тому назад принесённая Катей. Она, кстати сказать, совсем не одобряла этого, так как боялась, что волнение и напряжение могут подорвать его силы.

Жадкевич взял зачётку, взял ручку и здесь же, на тумбочке, написал: «Терапия — отлично», и расписался.

— Ну что же, с началом вас, товарищ Алёшкин! Надеюсь, что и дальше дела пойдут также успешно.

В течение последующих двух недель Борис не замечал времени. Дни пролетали в напряжённом повторении пройденного и в изучении того, что он из-за болезни пропустил. На экзаменах он старался давать наилучшие ответы на задаваемые ему тем или иным профессором вопросы. Кожные болезни, акушерство и детские болезни ему удалось сдать тоже на «отлично».

Экзамены закончились, и Борис стал усиленно настаивать на выписке: перед ним стояла главная задача — подготовиться к сдаче экзамена по хирургии. За всё это время хирургией он почти не занимался. Предстояло проштудировать, кроме своих конспектов, ещё три толстенных тома учебника хирургии Шаака и Гирголава — задача не из лёгких, ведь Борис почти два месяца был оторван от занятий в институте и в хирургической клинике. Хотя за это время ничего особенно нового по хирургии не изучалось, но на практических занятиях происходило многократное повторение пройденного материала. Борис обиделся на Кирилла Степановича Керопьяна, не согласившегося принять у него экзамен в период пребывания его на больничной койке, но всё же признавал, что вряд ли он сумел бы подготовиться к самому ответственному для него экзамену достаточно хорошо, если бы продолжал лежать в больнице.

И вот Борис Алёшкин уже дома. Правда, добрался до дома он с трудом: так похудел и ослабел, что только при поддержке Кати сумел дойти до трамвая. Путь от остановки трамвая до дома они проделали с многочисленными остановками. Нечего было и думать о том, чтобы в ближайшие дни посетить хирургическую клинику и хоть немного посмотреть на хирургических больных, получить какую-нибудь консультацию от ассистентов и от самого профессора. Надо было сперва встать на ноги.

Всё в доме было поставлено на обслуживание больного. Катя и помогавшая ей Меланья делали всю домашнюю работу и старались как можно лучше его покормить. Дочки, любившие посидеть с папой, прилагали все усилия, чтобы его не утомлять. Ему оставалось только есть, пить, набираться сил, ну и, конечно, одолевать теорию хирургии, этим он и занимался.

Скоро молодой организм взял своё. Борис стал крепнуть и дней через десять смог уже самостоятельно добраться до госпитальной хирургической клиники, то есть до Первой городской больницы, и попасть к профессору Керопьяну. Тот, занятый какой-то работой в своём кабинете, увидев входящего Бориса, поднял голову и сказал:

— А вы зачем пожаловали? У вас вид, как у ходячего скелета, кто вам разрешил сюда приезжать? Вам ещё лежать надо.

Борис немного опешил от такого приёма и пробормотал:

— Я, Кирилл Степанович, пришёл насчёт экзамена по хирургии договориться.

— Какой там экзамен, сперва в себя придите! Поправляйтесь, на практику вам ехать только через месяц, спешить нечего. Недели через две приходите, посмотрю на вас, тогда буду принимать. А сейчас лучше зайдите-ка к терапевтам, пусть они вас посмотрят. И не возражайте, пожалуйста, раньше чем через две недели я с вами разговаривать не буду, до свидания.

Борису ничего не оставалось, как покинуть кабинет. Он направился мимо студентов, сидевших во дворе больницы и готовившихся к сдаче экзаменов по терапии, акушерству и хирургии. Кое-кто поздоровался с ним и даже пытался поговорить. Слух о том, что он сдавал экзамены в больнице, уже распространился по институту, и многие хотели узнать, как же он их сдал. Но Борис был так огорчён холодным и сердитым приёмом Керопьяна, что, не отвечая ни на какие расспросы, постарался как можно быстрее пройти в терапевтическую клинику.

В ординаторской он нашёл