Я, конечно, передал этот последний вопль о помощи де Беллоа, который, видимо, понимал положение, предвидя его последствия, т. е. угрозу большевизма для всех, даже суперкультурных и экстрацивилизованных стран, как Англия и Франция. Но на Западе заняты были ликвидацией войны и, по-видимому, решили ждать окончания русско-украинского пожара.

Я был бессилен, ибо тут нужны были не дипломатические ноты и расшаркивание, а орудия и пулемёты[417]. В это время пришла телеграмма гетмана, приказывавшего] мне вернуться в Киев. Чеботаренко её почему-то не скрыл, верно узнав, что восстание уже разгорелось и стесняться нечего. Я наскоро собрался и выехал в Киев с женой и кн. Путятиным. В купе моём перед отъездом вдруг появился г. Антонович – он должен был, как упоминалось выше, ехать со мною в Америку в качестве советника, и я очень удивился, увидев его в Яссах. Антонович признался, что он петлюровец и прибыл в Яссы, чтобы убедить союзников признать нового гетмана Петлюру. Таким образом, и тут оказалась двойная бухгалтерия и шпионаж. Я мог только посмеяться над своей наивностью и поздравить Антоновича с его дипломатическим искусством. «Но, – прибавил я, – если свалите Скоропадского, то вместе с ним надолго затормозите образование Украины». Этот Антонович, по-видимому, был идейный человек и украинский патриот, но находил, что вероломство, даже со своими, одна из форм дипломатии.

* * *[418]

Мы доехали до станции Тирасполь в обстановке, подобающей старорежимному посланнику, т. е. в отдельном вагоне, хотя в довольно грязноватом и расхлябанном, но всё же в своём. Между тем, оказалась какая-то поломка, и пришлось перебраться в багажный [вагон] и сидеть на чемоданах (поезд был экстренный и без пассажирских вагонов) холодно и плохо. Главатный[419]. В Тирасполе я встретил чиновника Министерства закордонных справ, ехавшего с пакетами в Яссы. От него узнал о перемене министерства, в состав которого я должен был войти министром иностранных] дел. За моим отсутствием был назначен управляющий банком г. Афанасьев. Начальник станции Раздельной сообщил, что мосты на линии, ведущей в Киев, испорчены, и что банды нового гетмана расстреливают всех сторонников Скоропадского. Он говорил со злорадной усмешкой и, по-видимому, сочувствовал Петлюре как щирому националисту. Нужно было принять какое-нибудь решение[420]. Продолжать путь в Киев было рискованно и, как оказалось потом, бесполезно. Я решил переменить маршрут и после непродолжительной остановки направился в Одессу, дабы выждать там события и узнать более точным образом о происходящем. В Одессе я нашёл приют в доме градоначальника Мустафина – моего бывшего сослуживца в Китае. Из разговора с представителем гетмана генералом Раухом я убедился в полной растерянности тамошних властей. Телеграф ещё действовал, и генерал Раух сообщил гетману о моём прибытии в Одессу. По поручению Скоропадского меня стали вызывать в Киев, убеждая тотчас же приехать для сообщения о результатах моей миссии, ибо, как оказалось, большая часть моих донесений не была получена. Генерал Раух, адмирал Покровский, Мустафин и др[угие] не советовали ехать, считая такую поездку бесполезной и указывая на риск быть захваченным петлюровцами. Одесса оказалась конечным пунктом моей дипломатической миссии в Яссы. И хотя мне пришлось вести переговоры с иностранными представителями, выступая в качестве посредника между русскими группами, украинцами, Добровольцами и командирами французского дессанта (так в тексте. – Публ.), но лишь в качестве частного лица. Французский агент Хенно (так в тексте. – Публ.) занял там главное положение, действовавший (так в тексте. – Публ.), вероятно, по указаниям своего правительства. Впрочем, это не входит в мою задачу. Бомбардировка Одессы, бунт французского флота и наступление большевиков, закончившееся бегством русской буржуазии, слишком хорошо известны».

Глава 7

Дипломатическая дуэль Чичерина и Ллойд Джорджа на Генуэзской конференции

Сергеев Е.Ю.

Характеризуя международную экономическую конференцию 1922 года, местом проведения которой стал итальянский портовый город Генуя, необходимо сразу же указать, что деятельность советской делегации во главе с народным комиссаром по иностранным делам Г.В. Чичериным, его заместителем М.М. Литвиновым и торгпредом в Великобритании Л.Б. Красиным уже находила отражение в отечественной и зарубежной историографии. Однако всестороннее изучение дипломатического противостояния Москвы и Лондона с учетом информации из документов, ставших доступными специалистам в последние годы, по-прежнему выступает одной из важнейших задач историков международных отношений, несмотря на имеющуюся историографию[421]. Столетняя годовщина Генуэзского форума, организаторы которого впервые после фактического разрыва отношений между Западом и большевистской Россией пригласили для участия в нем официальных представителей советского правительства, также определяет цель реконструировать взаимодействие советских и британских дипломатов с позиции современного понимания процесса становления Версальско-Вашингтонской системы. Актуальность обращения к указанному сюжету не подлежит сомнению еще и в связи с заметным осложнением международных отношений, свидетелями которого мы являемся в настоящее время.

Для начала следует напомнить читателю, что в Генуэзском форуме участвовали 34 государства, представители которых помимо пленарных сессий во дворце Сан-Джорджио под председательством итальянского премьера Л. Факта заседали в четырех комитетах: политическом, финансовом, торговом и транспортном.

С точки зрения состава участников, главными фигурами конференции, безусловно, выступали Ллойд Джордж и Чичерин, поскольку, как справедливо заметил один из советских делегатов, международная встреча фактически «являлась конференцией по «русскому вопросу»[422]. Подчеркнем, что, несмотря на различия в их положении – один премьер-министр, а другой – глава внешнеполитического ведомства, между ними имелось и нечто общее, а именно, необходимость действовать в узких рамках той политической линии, которую преобладающая часть властных элит обеих стран считало наиболее адекватной сложившейся международной ситуации. Так, «руки» Ллойд Джорджа связывали многочисленные влиятельные противники каких-либо контактов с Советами, а за «спиной» Чичерина стояли те члены кремлевской верхушки, которые были настроены на продолжение конфронтации с Западом, да и Ленин, как свидетельствуют официальная переписка и воспоминания современников, отнюдь не был заинтересован в успехе конференции. Хорошо известно, что в одном из писем Чичерину глава СНК прямо заявил: «Нам выгодно, чтобы Геную сорвали…, но не мы, конечно». И далее: «Заем [у западных стран. – Е.С.] мы получим лучше без Генуи, если Геную сорвем не мы»[423].

Таким образом, судя по программным выступлениям британского премьера и советского наркома в первый же день работы форума 10 апреля 1922 г., можно было ожидать его неминуемого провала. Ведь цели Великобритании и Советской России не совпадали, а попытки участников встречи сблизить позиции наталкивались на сопротивление скептиков «мирного сосуществования», либо антагонистов встраивания большевистского государства в Версальско-Вашингтонский миропорядок. Отвечая на демагогические призывы Чичерина к Антанте