сказал Пеллегрини сержанту. – Эти русские такие впечатлительные.

– Зеркало, – крикнул Волин, – дайте зеркало!

Дрожащими руками Иришка вытащила из сумочки пудреницу, протянула Оресту. Тот схватил ее, раскрыл, приложил зеркальце ко рту ребенка, держал. Томительно, словно удары сердца, отчитывали свой ход секунды. Волин отнял зеркальце от лицо мальчишки, посмотрел на легкий туман, которым покрылась серебристая поверхность. Лицо его просветлело.

– Сержант, – крикнул он. – Вызывайте «Скорую помощь», похоже, они еще живы!

* * *

Вставшее над горизонтом солнце заливало мир ослепительными лучами. «Рено» Иришки мчалось по шоссе, словно выпущенная из лука стрела.

– Да, жаркий был денечек, – Серджио довольно потер руки и радостно засмеялся. – Но сегодня, похоже, тоже мерзнуть не придется. Правда, не мешало бы прикорнуть на часок-другой. Вы, русские, сделаны из железа, вы, наверное, вообще никогда не отдыхаете, а бедный итальянец нуждается в здоровом и регулярном сне.

У Иришки, сидевшей за рулем, на глазах выступили слезы.

– Что с тобой, Нини? – всполошился Пеллегрини. – Тебе плохо?

– Нет, – сказала она, шмыгая носом. – Это я от радости.

Волин бросил на нее быстрый взгляд, спросил осторожно, может, ему лучше сесть за руль, а то, наверное, она устала.

– Ничего, – отвечала Иришка, – как-нибудь справлюсь.

Совринтенденте довольно кивал: она справится, русские сделаны из железа. А Нини – настоящая русская, хоть и французский ажан.

– Скажи лучше, как ты понял, что они живы? – Иришка кусала губы: ночной кошмар развеялся, ей хотелось и плакать, и смеяться одновременно.

Волин пожал плечами. В общем-то, это было довольно просто.

– Конечно, просто, – перебил его Серджио. – Проще простого. Эти дети приносят своему хозяину деньги, зачем же он будет их убивать? Логика, Нини, простая логика.

Волин заметил, что он не так силен в логике, как синьор комиссарио. Он исходил из того, что видели его глаза. Во-первых, вентиляция в заднем отсеке минивэна была включена. Следовательно, Тоцци заботился о том, чтобы дети во время перевозки не задохнулись. Если бы они были трупами, зачем нужна была вентиляция?

– Может быть, ее включили раньше, а потом так и оставили, – пожал плечами совринтенденте.

– Второе, – продолжал Волин. – Тела детей не просто побросали в кузов, они сидели на креслах в удобных позах и были пристегнуты. Едва ли трупы стали бы раскладывать так тщательно.

– Он аккуратист, наш синьор Романо, он художник и эстет, – Серджио снова не утерпел, чтобы не вставить словечко. – Ему было бы неприятно, если бы дети, которых он так любил, и на которых, может быть, заработал кучу денег, были бы навалены, как дрова.

– И, наконец, в третьих, – сказал Волин, не обращая внимания на болтовню Пеллегрини. – Тоцци даже не попытался прикрыть тела, как-то спрятать их от постороннего взгляда. Трупы, конечно, он бы не повез так открыто. И поэтому я предположил, что он просто погрузил детей в очень глубокий сон, возможно даже, в кому.

Пеллегрини довольно кивнул головой.

– Да, наш Арресто почти такой же умный, как и я, – заметил он.

– И тем не менее остались кое-какие вопросы, – Иришка сосредоточенно глядела на дорогу, после бессонной ночи ей хотелось спать. – Почему, не тронув ребят, Тоцци устранил воспитательницу?

Волин подумал немного и предположил, что та мешала ему вывезти детей. Синьора Федерика работала на органы опеки, хотя деньги ей платил Корзун. Собственно, ее для того и приставили к детям, чтобы она за ними следила и оберегала их. Может быть, Тоцци и не собирался ее убивать. Он дал ей тот же нейротоксин, что и детям. Но она человек уже немолодой, с целым букетом болезней, и организм элементарно не выдержал такого испытания.

– Интересно, чем так дороги ему эти дети, – задумчиво проговорила Иришка. – Не убил, не бросил, а, рискуя всем, попытался вывезти их в другое место. Думаю, тут речь уже не о сексуальной эксплуатации. Тут что-то другое… Но что именно?

– А вот это мы скоро узнаем, – отвечал старший следователь. – Сразу, как только дети придут в себя, попробуем с ними поговорить.

Совринтенденте покачал головой. Это не так просто, нельзя взять и допросить детей по первому желанию. Нужно согласие опекуна, а опекун лежит в морге. Придется иметь дело с органами опеки, а это структура неповоротливая и подозрительная, начнут сомневаться, спрашивать, зачем и почему.

– Но адрес-то они нам дали сразу, – заметил Волин.

Адрес – одно, а разговор детей с полицией – совсем другое. К счастью, у них есть он, славный синьор комиссарио, и он все устроит наилучшим образом. Главное, не путаться у него под ногами и строго выполнять его приказы. Кстати сказать, Арресто не забыл, что должен ему упаковку пива?

– Арресто ничего не забыл, – хмуро отвечал Волин, – получишь свою упаковку, когда побеседуем с детьми.

Совринтенденте кивнул – договорились. Он верит Арресто как самому себе. Все дело в том, что он очень наивный и доверяет людям, а люди часто обманывают бедного комиссарио и оставляют его с носом, а он всякий раз разочаровывается и страдает неимоверно…

– Сказал же, получишь ты свое пиво, – перебил его старший следователь.

– Сколько банок? – деловито осведомился Серджио.

– Как положено – шесть.

Синьор комиссарио возмутился. Шесть? Шесть банок?! Что за упаковка такая? За кого его держат? За карлика? Или, может, за пятилетнюю девочку? Он мужчина, а мужчина меньше двадцати банок за раз не пьет. Во всяком случае настоящий мужчина, такой как он, Пеллегрини. Двадцать банок, или пусть сам разговаривает с органами опеки.

– Да нет у меня денег заливать тебя пивом, – разозлился Волин. – Ты знаешь, какие командировочные в Следственном комитете?

Тут в беседу вмешалась Иришка и сказала, что Пеллегрини может купить пива, сколько захочет, она добавит нужную сумму от себя. Это совершенно удовлетворило синьора комиссарио, он откинулся на заднем сиденье и даже стал напевать какие-то легкомысленные неаполитанские песенки. Иришка морщилась, слушая его, Волин приоткрыл боковое окна, надеясь, может быть, что противный голос комиссарио выдует ветром.

– Все итальянцы – прирожденные певцы, – похвастался Пеллегрини, прервав пение. – Я же – украшение итальянского народа. В конце девяностых меня звал к себе в «Итальянский оркестр» сам Ренцо Арборе. Пришлось ему отказать.

– Не может быть, – ухмыльнулся старший следователь.

– Уж поверь! Я сказал ему: «Конечно, Ренцо, для тебя было бы большой удачей заполучить такого певца, как я. Но если я пойду на эстраду, кто будет ловить преступников в моей родной Аосте?! Сейчас, конечно, я уже не тот, а все проклятое мороженое. Ты ел итальянское мороженое, Арресто? Это песня, в нем столько жира, что нетренированный человек может лопнуть от одной только порции. Но настоящему мужчине все на пользу. Знаешь,