Шрифт:
Закладка:
На этом месте Феликс вскочил, ухватил Анни за талию и затащил в комнату. Она вздохнула, опустилась в кресло и перенесла все свое внимание на Каренина, который, судя по его виду, воспринимал происходящее как должное. Эрик открыл папку, извлек из нее пачку бумаги и сунул Феликсу.
– Мне нужно, чтобы мисс Бедфорд расписалась. Эти бумаги обязывают ее выплатить свою долю за ремонт…
– Вам это нужно сейчас?
– Мне это нужно на этой неделе, не позже.
– Вот как мы поступим. Оставьте их здесь, хорошо? Приходите за ними к концу недели – они будут подписаны, я вам обещаю.
– Мы посылали много писем…
– Я ценю это… но… она неважно себя чувствует, босс. Она не в своем… у нее эта агрофобия, – сказал Феликс, повторив старую ошибку, которую не могли исправить многочисленные закатывания глаз Анни: он повторял ее многократно, может быть, потому, что его усеченная версия выражала более глубокую истину: на самом деле Анни не боялась открытых общественных пространств, она боялась того, что могло произойти между нею и людьми, которые там находятся[35]. – Приходите позже, бумаги будут подписаны. Я вам обещаю.
– Ну и скукотища же это была, – сказала Анни, когда дверь еще не успела закрыться. – Я вот думаю, Феликс, – как солнце взошло, так и думаю: давай проведем остаток лета на моей крыше. Мы прежде любили там ошиваться. На этот уик-энд оставайся ночевать – понедельник тоже выходной! Долгий уик-энд будет.
– В этот уик-энд – карнавал.
Но она, казалось, не услышала.
– Но чтобы не куча народа. Только мы. Мы приготовим цыпленка, как ты любишь. Барбекю там наверху приготовим. По-карибски. Цыпленка по-карибски. Для нас – двух цыплят.
– Ты теперь еще и ешь?
Анни перестала смеяться, вздрогнула, повернулась к нему. Изящно скрестила руки на коленях.
– Всегда приятно смотреть, как едят другие. Мы могли бы купить каких-нибудь легальных грибов. Ты помнишь? Пытались перебраться отсюда туда, – она показала сначала на стул, потом на кресло, – ушло около года. Я по какой-то причине была убеждена, что это Франция. И чувствовала: чтобы пересечь комнату, мне нужен паспорт.
Феликс достал табак. Он не имел ни малейшего желания погружаться в приятные воспоминания.
– Их больше не купить. Власти прикрыли лавочку. Несколько месяцев как прикрыли.
– Правда? Как это бермудно с их стороны.
– Какой-то парнишка из Хайгейта решил, что он телевизор, и выключил себя. Спрыгнул с моста. С моста Хорсни-лейн.
– Ах, Феликс, эта шутка стара, как я, – я ее слышала на детской площадке в Камденской школе для девочек году этак в восемьдесят пятом. «Мост самоубийц». Это то, что называют городским мифом. Она подошла к нему, сняла с его головы шапочку, потерла бритую голову. – Давай-ка поднимемся прямо сейчас. Я позагораю. Ты попотеешь. Проведем церемонию инаугурации лета.
– Анни, старушка, лето почти закончилось. Я работаю. Все время.
– В данный момент вроде бы не работаешь.
– Обычно по субботам я работаю.
– Давай тогда в какой-нибудь другой день – выбери сам, будем делать это типа регулярно, – Анни произнесла это на северном, как она его понимала, диалекте.
– Не могу.
– Моему ли обаянию он не может противиться (с американским акцентом) или моей крыше?
– Анни, сядь. Мне нужно с тобой поговорить. Серьезно.
– Поговори со мной на крыше!
Он хотел ухватить ее запястье, но она проскочила мимо него. Он отправился за ней в спальню. Она опустила лестницу, ведущую на чердак через дверь в потолке, и уже поднялась до середины.
– Не подглядывай!
Но она поднималась так, что не подглядывать было невозможно, как невозможно было не заметить белый мышиный хвостик бечевки тампона. – Осторожнее, стекло.
Феликс вошел в пятно света – ему потребовалось несколько секунд, чтобы привыкли глаза. Он осторожно поставил колено между двумя разбитыми бутылками пива и подтянулся. Потом посмотрел на свои руки: они были покрыты чешуйками выжженого солнцем и разрушенного водой дерева. Он помогал отделывать эту крышу, потом красил ее вместе с несколькими рабочими из группы и даже одним продюсером, потому что время и бюджет были на исходе. Все потом покрыли густым слоем белой глянцевой краски, чтобы максимизировать свет. Делалось это очень быстро ради вымысла. Результат не планировалось использовать в реальном мире. Теперь она взяла помятую пачку сигарет и пустую бутылку водки, брезгливо бросила в переполненный бачок, словно удаление двух предметов могло как-то изменить общую картину всеобъемлющего мусорного праздника. Феликс перешагнул через мокрый спальник, отяжелевший от влаги и наполненный чем-то, слава богу, не человеком. Прошедшей ночью шел дождь – в воздухе стояла относительная росистая свежесть, но тянуло и чем-то посерьезнее, и каждая минута на солнце делала этот запах все более серьезным. Феликс направился в относительно малопопулярный дальний восточный угол у трубы ради создаваемой ею тени. Доски под его ногами отчаянно скрипели.
– Это все нужно ремонтировать.
– Да. Только рабочих рук теперь нигде не найти. В прежние времена можно было заполучить чудную съемочную группу, они платили тебе по две тысячи в неделю, ремонтировали крышу, красили ее, страстно тебя трахали и говорили, что любят, но, боюсь, теперь такие услуги остались в прошлом.
Феликс опустил голову на руки.
– Анни, старушка. Ты меня смешишь до упаду.
Анни печально улыбнулась.
– Я рада, что все еще могу что-то для тебя сделать… – Она поставила на ножки перевернутый шезлонг. – В настоящий момент вид немного непритязательный, я знаю… Но я тут развлекалась: у меня в прошлую пятницу был большой прием, так хорошо провела время, жаль, тебя не было. Я тебе отправила эсэмэску. Ты умудряешься не читать мои эсэмэски. Замечательное собрание, милейшие люди. Тут было жарко, как на Ивисе.
Она пыталась выдать происходившее за вечеринку, собравшую титанов и гениев. Феликс поднял пустую бутылку сидра «Стронгбоу», приспособленную под бонг.
– Ты не должна позволять людям тебя использовать.
Анни фыркнула.
– Что за глупости! – Она сидела, широко расставив ноги, на маленьком кирпичном мостике между двумя дымовыми трубами. – Люди для того и существуют. Чтобы использовать друг друга. А для чего еще они нужны?
– Они вьются
