— Я не могу сказать, что считаю тебя глупым, — серьезно сказал я, ни капли не лукавя.

— Да, я это понимаю, — кивнул Рейн. — Разница в жизненном опыте. У тебя много, у меня — мало. Если меня пытаются обмануть, то это не значит, что я глупый. Это значит, что из-за возраста и внешнего вида меня недооценивают.

Школа воспитания Лиссандры, определенно, лучшая. Такую мудрость не все взрослые драконы получают.

— Хорошо. Задавай свой вопрос, — сказал я.

— Почему ты спустился со своих небес? Разве там не живут такие же, как ты?

— Живут, конечно, но разве это много значит? И у меня были причины. Первая — на небесах скучно. Вторая — моим подопечным нужна была помощь, которую с небес не оказать, поэтому я отправился на землю, чтобы помочь им.

— А третья? — спросил Рейн.

— А с чего ты взял, что должна быть третья причина?

— Всегда, когда так перечисляют, должна быть третья причина. Лисса говорит, что это такой закон жанра. А если закон, значит, должен соблюдаться. Поэтому я хочу узнать третью причину, — требовательно заявил Рейн, снова пытаясь обвить своим хвостом мою шею.

— Это же не книга, а жизнь. Тут не всегда работают законы жанра, — рассмеялся я, отмахиваясь от хвоста.

— Не всегда — не значит никогда. Или я не прав? Нет третьей причины?

Когда задают такие прямые вопросы, то очень легко соврать. Но невозможно обмануть. По крайней мере, дракона. Рейн изначально из-за условий жизни хорошо отточил свою драконью интуицию. И как еще драконом-пророком не стал в таких-то условиях?

— Третья причина — это Эбер. Мой бывший друг и бывший брат.

— Бывший брат? Это как? — Рейн округлил глаза. — Это как так?! Его же не могли родить обратно от других родителей? Или могли? Человек Хэй, срочно объясни мне эту аномалию, иначе от моей фантазии у меня голова опухнет! Мозг увеличивается. А он и так слишком велик, куда уж больше?

— Это образное выражение, Рейн, — ответил я, с трудом сдерживая смех. — Эбер, по сути, никогда и не был моим родным братом. Так вышло, что его отцу пришлось меня воспитывать и обучать, а потому мы росли фактически вместе. Не считая некоторых проблем в начале знакомства, потом мы даже подружились и решили называть друг друга братьями. На самом деле, это моя ошибка. Эбер шутил, а я почему-то воспринял это всерьез.

Я замолчал, погрузившись в воспоминания. Память божеств исключительна, мы практически никогда не забываем детали нашего прошлого. Потому первую встречу со своим «братом» я отчетливо помню до сих пор. Наши отношения с Эбером не заладились с первой минуты, как Ксор привел меня за руку в их дом и сказал:

— Знакомься, это Хэй — ребенок божественного древа. Он будет жить у нас, и я стану его обучать, надеюсь, вы поладите. 

Я смотрел на Эбера и невольно подмечал, насколько сильно он отличается от меня: светлые волосы, выше на полголовы и ни капли дружелюбия. Скорее, непонятное мне соперничество. Тогда я не совсем понимал, что послужило причиной. Ведь, по сути, еще один ребенок в семье, если судить по информации божественного древа, всегда был радостью. Поэтому Эбер, который мог стать мне братом, тоже был радостью. В том юном возрасте я мыслил достаточно узко и чрезмерно прямолинейно, поэтому даже фальшивые улыбки воспринимал как настоящие. Улыбается — значит, веселиться. Плачет — грустит. Все было просто и понятно. Жаль, что мир отличался от моего простого детского восприятия.

— Да, отец, я постараюсь с ним поладить, — Эбер улыбался, но глаза были холодными.

Ксор лишь тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Сейчас-то я понимаю, что он видел эмоции своего сына насквозь. Ксор любил Эбера, но в отличие от своей жены, прекрасно видел недостатки сына, не позволяя своей любви застилать глаза.

— Решение о том, что Хэй будет жить у нас, приняли внезапно, — сказал Ксор, после чего посмотрел на меня и улыбнулся по-доброму: — Поэтому ты пока поживешь в комнате старшего брата Эбера. Я вас познакомлю чуть попозже. А когда мы подготовим подходящую комнату, переедешь туда.

Во дворце Ксора хватало комнат, но жилых было не так много. К тому же, мне, как и любому маленькому божеству, требовались особые условия: теплая комната, отсутствие сильных артефактов, лекарств и всего, что может негативно повлиять на магический фон. Разумеется, я бы не умер, не заболел, не чувствовал бы дискомфорт, если бы условия были неидеальными. Только в будущем было бы чуть труднее правильно использовать магию. Ксор очень ответственный, когда он взял меня на воспитание, то готов был относиться не хуже, чем к своим детям, хотя, разумеется, никакой родительской любви у него ко мне и в помине не было.

Ксор мог бы поселить меня с Эбером, но он заметил ревность сына, потому решил сгладить конфликт. Кто же знал, что из-за решения Ксора конфликт разгорится еще сильнее, ведь Эбера куда больше волновали любовь и внимание членов семьи, чем какие-то материальные вещи. В тот день от дал мне прочувствовать это весьма отчетливо...

— Он смеялся? — из воспоминаний меня выдернул голос дракончика.

— Что?

— Когда этот Эбер говорил, что вы братья, то он смеялся? — переспросил Рейн.

— Нет.

— Он говорил, что это шутка?

— Нет, — честно ответил я.

— Тогда, возможно, ты сказал, что это шутка? — не отставал Рейн. — Ты такого не говорил, да? Значит, это была не шутка.

Какой милый ребенок. В такие моменты я отчетливо понимаю желание Лиссандры баловать его и позволять расти медленно, полностью наслаждаясь детством.

— Тогда что это было, если он не говорил всерьез? — ухмыльнулся я.

— Введение в заблуждение. Обман. Издевательство. Шерстяные мозги, — сосредоточенно перечислял Рейн, после чего заглянул мне в глаза: — Ну ты хоть намекни, какой из этих вариантов ближе! А то я весь день предполагать могу.

Как же жалко! Как же жалко, что Рейн, скорее всего, никогда не встретит Эбера. Высокомерие последнего основывалось на его положении и устаревших правилах, а Рейн любил простые истины. В словесном сражении последнее слово точно останется за одним не в меру умным ребенком. А какие-то иные сражения Эбер вести не посмеет, потому что это нарушит все мыслимые и немыслимые правила. А даже если и посмеет, то тут уже смогу вмешаться я. К несчастью Эбера, моего могущества даже со всей накопленной силой веры он достичь не смог. 

— Если мне надо выбирать, то пусть это будут шерстяные мозги, — я подмигнул дракончику, на морде которого тут же появился чистый восторг.

Я лукавил. Мозги у Эбера были что надо. Его ум — это единственное, в чем он мне не уступал. Да и хитрости было не занимать, мне просто не сравниться. А в хитрости и превосходил. Хотя не могу сказать, что Эбер в детстве показывал себя умным божеством. Наоборот, тогда он был беспощадно и непроходимо глуп. Каждый раз, когда пытался напакостничать и подставить меня, упускал важное и подставлял исключительно себя, за что получал наказание от Ксора. И умудрялся в это винить меня. Поразительно бесстыдное божество.