Шрифт:
Закладка:
[[Тут я замечаю нечто необычное. Селедкин проверяет договор, принесенный секретаршей. Он склонился над бумагой и внимательно вычитывает. Мне видно не хуже, чем самому Селедкину, потому что я нахожусь в его голове. Селедкинский взгляд скользит по строкам, а авторучка в его пальцах водит по строкам, чтобы случайно не сбиться. Напротив дожидается секретарша. Селедкин проверяет договор, но юмор в том, что бумага чистая. Я не различаю на бумаге никаких строк! Которые, тем не менее, Селедкин со всей возможной основательностью сейчас прочитывает.]]
[[Я откровенно не понимаю данного эффекта. Селедкин, будь даже осведомлен о моем проникновении в его ММ, не стал бы устраивать подобный цирк, тем более в присутствии секретарши. Нонсенс!]]
[[В сомнениях я перематываю будущее вперед на пару часов.]]
[[Да, так я и думал! Селедкин – вернее, один из множества разделившихся Селедкиных – находится в нашей столовой. Его величество начальник обедает. При этом тарелки пусты – не все тарелки, какие я, находясь в голове начальника, успеваю ухватить взглядом, но большинство. Во всяком случае, селедкинская тарелка точно пуста.]]
[[Я проматываю, проматываю, проматываю и еще проматываю будущее – намного, как можно дальше.]]
[[Селедкин по крайней мере жив. Вернее, расплодившиеся Селедкины: их столько много, что мне приходится выбрать одну из вероятностей: неважно, какую – пускай самую малозначительную. Селедкин уже не полупрозрачен, а прозрачен почти полностью: вероятность, что он доползет до этого состояния, чрезвычайно мала. Но важно не это – другое. Селедкин чем-то занимается, перебирает руками, совершает другие телодвижения, но вещей, которыми он манипулирует, я не вижу. Материальный мир вокруг Селедкина – не совсем материальный, а тот, который предоставляет мне ММ, – полон лакун. В отличие от Селедкина, вещи не полупрозрачные, а никакие: они абсолютно белые пятна среди других, существующих, вещей. Полагаю, если я продолжу движение вперед, стохастическая реальность полностью исчезнет. Я останусь в чистом белом пространстве, как Нео в своей «Матрице».]]
[[Кстати, если я продвинусь далее смерти Селедкина, сам-то не пострадаю?]]
[[Убоявшись, я выключил мозговую связь и…]]
[…возвратился в свое ММ, а оттуда…]
…в реальность – которую, впрочем, за время путешествия по селедкинскому будущему и не покидал.
25. Гибель планеты
Кое-как добрались до космической пирамиды. Кое-как – потому что Юрий Петрович еле доковылял.
Черный массив по-прежнему возвышался над лесом, под пирамидой суетились прыгунцы. Некоторые из них беспорядочно расхаживали по поляне, другие толпились вокруг голосящей самки, хлопая ей в такт ладошами, третьи прыгунцы утоляли «голь-од» продуктами из вскрытых коробок. Коробки, оставшиеся не распакованными, складировались возле лестницы. Их помаленьку затаскивали внутрь – по всей видимости, этим занималась отдельная рабочая команда.
Горбань, увидев прыгунцов, помрачнел, Юрий Петрович тоже не испытал прилива теплых чувств.
– Эй, – остановил Юрий Петрович пробегающего мимо самца-подростка. – Где у вас главный? Такой, пожилой.
Подросток зашипел ротовой полостью и ввинтился в толпу. Вскоре из толпы вынырнул Пожилой и нехотя направился в сторону гостей.
– Всемьирное правьительство пош-шаловало?
– Вы определились со сроком пребывания на Земле? – строго спросил Юрий Петрович.
Уверенность ему придавал находящийся рядом Горбань, но тот пока лишь хмуро оглядывал инопланетянина и помалкивал.
– Нь-ет.
– Почему не определились?
– Ремьонт. Нье можьем ульететь.
– В таком случае прекратите забирать товары из наших магазинов. Я тысячу раз вам объяснял, это дестабилизирует экономическую обстановку на планете. Вы не вписываетесь в нашу экономическую систему.
– Голь-од, – тоскливо протянул Пожилой. – В свойю иекономическую сьистему мы впьи-сываемся.
Судя по наглости, с которой пришелец посматривал на визави, особого стыда он не испытывал.
– По моим данным, вы выбрали количество продуктов, достаточное для многомесячного пропитания. О каком голоде вы говорите?
– Кось-мось, – пояснил Пожилой. – Долго льететь по кось-мось. Ньюшно заготовьить много продуктоф.
– Мы не может обеспечить вас товарами, если вы не предоставите ничего взамен. С вашими остатками на лицевых счетах даже это проблематично, но без встречного предоставления товара абсолютно невозможно. Прекратите забирать товары из магазинов.
– Голь-од, – повторил Пожилой. – Гумь-янизм.
Горбань мощно отодвинул Юрия Петровича в сторону.
– Уебывай, – сообщил он Пожилому.
– Ч-что?
– Уебывай с планеты, иначе тебе не жить, паскуда, – повторил Горбань, хватая Пожилого за ворот.
Пожилой подпрыгнул, но Горбань не отпустил. Ворот прыгунцовского одеяния затрещал и расползся по швам. Постепенно прыжки Пожилого затухли, хотя его руки тщетно пытались расцепить железную хватку Горбаня на своей одежде.
– День на сборы. Чтобы к вечеру вас, гады, здесь не было.
Юрий Петрович в беспокойстве взглянул на поляну. К ним уже прыгала целая толпа возбужденно кричащих самок.
Горбань разжал хватку и толкнул Пожилого в сторону наступающей толпы, а сам, кивнув Юрию Петровичу, чтобы следовал за ним, развернулся и зашагал прочь с поляны, в сторону мемориального комплекса.
– Не оглядывайся, Юрий. Я контролирую ситуацию.
Их окружила толпа истошно вопящих самок. Впрочем, окружила лишь с трех сторон, оставив свободным направление, по которому они удалялись.
Они шли по коридору из подпрыгивающих и выкрикивающих проклятия прыгунцов. К ним не прикасались – по всей видимости, из-за решительного вида Горбаня. Наверное, сказать того же о Юрии Петровича было нельзя, потому что руку пронзила внезапная боль. Юрий Петрович вскрикнул и схватился за рукав, из которого уже текла кровь. Горбань, увидев это, с силой саданул кулаком в толпу. Одна из вопящих самок отлетела в сторону и заткнулась, остальные отпрянули.
Не мешкая, Горбань подхватил Юрия Петровича под здоровую руку и ускорил шаг. Юрий Петрович, с окровавленным рукавом и в полуобморочном состоянии, еле успевал передвигать ноги.
Прыгунцы не преследовали людей.
Укрывшись в перелеске и убедившись в отсутствии прыгунцов, Горбань стащил с Юрия Петровича порезанную куртку, разорвал рубашку и осмотрел рану.
– Порез, – сообщил он после осмотра. – Длинный, но неглубокий. Можно даже не зашивать.
Оторвав также второй рукав от рубашки Юрия Петровича, Горбань перевязал рану и помог надеть куртку.
– Идти сможешь?
– Да. Кажется, смогу.
– Тогда пошли.
До геликоптера добирались минут сорок. Порезанная рука почти не болела, но Юрий Петрович ощущал себя полностью разбитым и недужным. Тем не менее прекрасно осознавал: вопрос не в личном самочувствии, а в большем – в том, что случится со всей планетой.
Не зря
