[[Тут я замечаю нечто необычное. Селедкин проверяет договор, принесенный секретаршей. Он склонился над бумагой и внимательно вычитывает. Мне видно не хуже, чем самому Селедкину, потому что я нахожусь в его голове. Селедкинский взгляд скользит по строкам, а авторучка в его пальцах водит по строкам, чтобы случайно не сбиться. Напротив дожидается секретарша. Селедкин проверяет договор, но юмор в том, что бумага чистая. Я не различаю на бумаге никаких строк! Которые, тем не менее, Селедкин со всей возможной основательностью сейчас прочитывает.]]

[[Я откровенно не понимаю данного эффекта. Селедкин, будь даже осведомлен о моем проникновении в его ММ, не стал бы устраивать подобный цирк, тем более в присутствии секретарши. Нонсенс!]]

[[В сомнениях я перематываю будущее вперед на пару часов.]]

[[Да, так я и думал! Селедкин – вернее, один из множества разделившихся Селедкиных – находится в нашей столовой. Его величество начальник обедает. При этом тарелки пусты – не все тарелки, какие я, находясь в голове начальника, успеваю ухватить взглядом, но большинство. Во всяком случае, селедкинская тарелка точно пуста.]]

[[Я проматываю, проматываю, проматываю и еще проматываю будущее – намного, как можно дальше.]]

[[Селедкин по крайней мере жив. Вернее, расплодившиеся Селедкины: их столько много, что мне приходится выбрать одну из вероятностей: неважно, какую – пускай самую малозначительную. Селедкин уже не полупрозрачен, а прозрачен почти полностью: вероятность, что он доползет до этого состояния, чрезвычайно мала. Но важно не это – другое. Селедкин чем-то занимается, перебирает руками, совершает другие телодвижения, но вещей, которыми он манипулирует, я не вижу. Материальный мир вокруг Селедкина – не совсем материальный, а тот, который предоставляет мне ММ, – полон лакун. В отличие от Селедкина, вещи не полупрозрачные, а никакие: они абсолютно белые пятна среди других, существующих, вещей. Полагаю, если я продолжу движение вперед, стохастическая реальность полностью исчезнет. Я останусь в чистом белом пространстве, как Нео в своей «Матрице».]]

[[Кстати, если я продвинусь далее смерти Селедкина, сам-то не пострадаю?]]

[[Убоявшись, я выключил мозговую связь и…]]

[…возвратился в свое ММ, а оттуда…]

…в реальность – которую, впрочем, за время путешествия по селедкинскому будущему и не покидал.

25. Гибель планеты

Кое-как добрались до космической пирамиды. Кое-как – потому что Юрий Петрович еле доковылял.

Черный массив по-прежнему возвышался над лесом, под пирамидой суетились прыгунцы. Некоторые из них беспорядочно расхаживали по поляне, другие толпились вокруг голосящей самки, хлопая ей в такт ладошами, третьи прыгунцы утоляли «голь-од» продуктами из вскрытых коробок. Коробки, оставшиеся не распакованными, складировались возле лестницы. Их помаленьку затаскивали внутрь – по всей видимости, этим занималась отдельная рабочая команда.

Горбань, увидев прыгунцов, помрачнел, Юрий Петрович тоже не испытал прилива теплых чувств.

– Эй, – остановил Юрий Петрович пробегающего мимо самца-подростка. – Где у вас главный? Такой, пожилой.

Подросток зашипел ротовой полостью и ввинтился в толпу. Вскоре из толпы вынырнул Пожилой и нехотя направился в сторону гостей.

– Всемьирное правьительство пош-шаловало?

– Вы определились со сроком пребывания на Земле? – строго спросил Юрий Петрович.

Уверенность ему придавал находящийся рядом Горбань, но тот пока лишь хмуро оглядывал инопланетянина и помалкивал.

– Нь-ет.

– Почему не определились?

– Ремьонт. Нье можьем ульететь.

– В таком случае прекратите забирать товары из наших магазинов. Я тысячу раз вам объяснял, это дестабилизирует экономическую обстановку на планете. Вы не вписываетесь в нашу экономическую систему.

– Голь-од, – тоскливо протянул Пожилой. – В свойю иекономическую сьистему мы впьи-сываемся.

Судя по наглости, с которой пришелец посматривал на визави, особого стыда он не испытывал.

– По моим данным, вы выбрали количество продуктов, достаточное для многомесячного пропитания. О каком голоде вы говорите?

– Кось-мось, – пояснил Пожилой. – Долго льететь по кось-мось. Ньюшно заготовьить много продуктоф.

– Мы не может обеспечить вас товарами, если вы не предоставите ничего взамен. С вашими остатками на лицевых счетах даже это проблематично, но без встречного предоставления товара абсолютно невозможно. Прекратите забирать товары из магазинов.

– Голь-од, – повторил Пожилой. – Гумь-янизм.

Горбань мощно отодвинул Юрия Петровича в сторону.

– Уебывай, – сообщил он Пожилому.

– Ч-что?

– Уебывай с планеты, иначе тебе не жить, паскуда, – повторил Горбань, хватая Пожилого за ворот.

Пожилой подпрыгнул, но Горбань не отпустил. Ворот прыгунцовского одеяния затрещал и расползся по швам. Постепенно прыжки Пожилого затухли, хотя его руки тщетно пытались расцепить железную хватку Горбаня на своей одежде.

– День на сборы. Чтобы к вечеру вас, гады, здесь не было.

Юрий Петрович в беспокойстве взглянул на поляну. К ним уже прыгала целая толпа возбужденно кричащих самок.

Горбань разжал хватку и толкнул Пожилого в сторону наступающей толпы, а сам, кивнув Юрию Петровичу, чтобы следовал за ним, развернулся и зашагал прочь с поляны, в сторону мемориального комплекса.

– Не оглядывайся, Юрий. Я контролирую ситуацию.

Их окружила толпа истошно вопящих самок. Впрочем, окружила лишь с трех сторон, оставив свободным направление, по которому они удалялись.

Они шли по коридору из подпрыгивающих и выкрикивающих проклятия прыгунцов. К ним не прикасались – по всей видимости, из-за решительного вида Горбаня. Наверное, сказать того же о Юрии Петровича было нельзя, потому что руку пронзила внезапная боль. Юрий Петрович вскрикнул и схватился за рукав, из которого уже текла кровь. Горбань, увидев это, с силой саданул кулаком в толпу. Одна из вопящих самок отлетела в сторону и заткнулась, остальные отпрянули.

Не мешкая, Горбань подхватил Юрия Петровича под здоровую руку и ускорил шаг. Юрий Петрович, с окровавленным рукавом и в полуобморочном состоянии, еле успевал передвигать ноги.

Прыгунцы не преследовали людей.

Укрывшись в перелеске и убедившись в отсутствии прыгунцов, Горбань стащил с Юрия Петровича порезанную куртку, разорвал рубашку и осмотрел рану.

– Порез, – сообщил он после осмотра. – Длинный, но неглубокий. Можно даже не зашивать.

Оторвав также второй рукав от рубашки Юрия Петровича, Горбань перевязал рану и помог надеть куртку.

– Идти сможешь?

– Да. Кажется, смогу.

– Тогда пошли.

До геликоптера добирались минут сорок. Порезанная рука почти не болела, но Юрий Петрович ощущал себя полностью разбитым и недужным. Тем не менее прекрасно осознавал: вопрос не в личном самочувствии, а в большем – в том, что случится со всей планетой.

Не зря