Валия плотней завернулась в мех. Ее по-прежнему трясло.

– Бедняжка Санг…

– Может, попала в плен, – предположил я.

Надежда зыбкая – разве что утешить себя. Первый ошалел от крови и вряд ли намеревался брать кого-либо живым. Если только Санг сумела спрятаться – тогда ей повезло.

– Г-где мы? – лязгая зубами, спросила Валия. – Рихальт, с-святые д-духи, долго мы з-здесь не п-протянем… Н-нужно убежище…

– Нам туда, – я указал вслед Сильпуру.

– П-почему туда?

– Там мы отыщем Амайру и… – я запнулся, подыскивая правильные слова. – И кое-что еще.

Я чуял это «еще» нутром – благодаря Мороку, Вороньей лапе, да и себе самому. Все мое дерьмо теперь слилось воедино. А подобное взывало к подобному. Отрава тянулась к магии, распыленной в воздухе. Я встал на цыпочки и оттолкнул парящий поблизости обломок льда. Тот отплыл и застыл в футе над землей.

Мул вдруг пошатнулся, завалился набок, засучил копытами – то ли из-за холода, то ли из-за пережитого ужаса. Несчастный закатил глаза, задергал головой и затих, выдохнул пар – и все. Увы, ему уже не поможешь. Мы покопались в тюках. Я сунул немеющие ноги в большие меховые унты. Нашелся еще один тулуп, и я отдал его Валии. Шились тулупы на крупных бойцов, и стройная Валия смогла натянуть на себя два. Пищи не оказалось вовсе.

Вокруг нас на лиги не было ничего, кроме изломанного льда. Я вытащил из багажа длинный меч. Вряд ли он спасет в ледяной пустыне, но острое железо нигде не помешает. Валия подняла свой тючок.

– Идем, – сказал я.

Мы догнали Сильпура, хотя тот двигался быстро: проворно карабкался на торосы, съезжал по наклонным льдинам. Валия старалась не отставать от меня. Когда мы влезали на высокие полки, я подавал ей руку. Карабканье по вздыбившемуся льду с его пиками и провалами изматывало. Складывалось ощущение, что ледяную равнину, будто исполинскую тарелку, кто-то разбил огромным молотом. Иногда попадались глубокие расщелины, но их, как правило, мы легко перепрыгивали. А вот на подъемах с гладким и скользким льдом было сложновато. Несколько раз мы съезжали, не в силах забраться на слишком крутой торос. Пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь, ранили руки и ноги. Одно радовало: торосы заслоняли от ураганного ветра.

Сильпур остановился на очередной вершине и подождал нас. Я с трудом втащил Валию, и мы разглядели с высоты идеально ровный, диаметром в милю круг нетронутого плоского льда. От центра расходились миллионы трещин, они ветвились и снова сливались друг с другом. Из них лилось голубое сияние. Раздавалось гудение – статика, след случившегося здесь. Посмотрев вверх, я за плавающими ледяными глыбами увидел такое, что захотелось черно и страшно выругаться.

Прореха. Гребаная прореха в небе.

Вместо меня выругалась Валия. Причем грязно. Честно говоря, подобных слов я от нее почти никогда не слышал.

– Он опять за свое, – процедил я. – Снова разломал наш мир.

– А был выбор? – осведомился Сильпур, ничуть не обеспокоенный непорядком в небе.

Сильпур с безразличием относился ко всему: и к летающему льду, и к жуткому холоду. Ничто его не брало. Он вообще мало походил на человека, даже по моим очень вольным меркам.

Сильпур указал на темное пятнышко посреди ледяного круга. Чертяка еще и видел лучше меня! Похоже, двигать нам нужно было именно туда.

Мне постоянно приходилось лезть в самое пекло. Я ходил к сердцу Морока и умудрился выжить. Правда, никак не мог вспомнить, что же там случилось. Реальность мешалась с бредом – надеюсь, и правда только бредом. Из своего похода я вынес два вырезанных на руке слова и одно твердое убеждение: надо уничтожить Саравора. Мне не хотелось и думать о том, чем я за это заплатил.

– Тут прошли люди, – чуть слышно произнесла Валия.

Морозный ветер схватил и унес ее слова.

В самом деле: на ледяных стенах остались царапины, плавающие в воздухе обломки кто-то раздвинул, чтобы освободить путь, повсюду виднелись отпечатки подошв. Неизвестные шли туда же, куда и мы. Может, эти следы принадлежали Амайре и Василову? Впрочем, для двоих следов было многовато…

Я посмотрел вверх, на страшную прореху, сквозь которую в наш мир лился белесый свет. Три ровных отрезка, исходивших из эпицентра под равными углами друг к другу, геометрически совершенное уродство искалеченного мира.

В бескрайней белизне трудно оценивать расстояния. Темное пятно оказалось дальше, чем мы предполагали. Всякий раз, переступая трещину, я ожидал неприятностей от холодного голубого сияния. Но оно не причиняло вреда и вообще никак не отзывалось на наши шаги.

В эпицентре сидел, скрестив ноги, мертвец – завернутый в толстую шубу, смерзшийся в камень.

Я обнял Валию за плечи.

Это был Нолл. Или его аватар.

– Приятель хозяина, – сообщил Сильпур. – Он умер. Идем.

– Подожди, – сказал я сквозь прикрывавший рот шарф.

Подошел и опустился на колени перед сильно обледеневшим телом. Валия, не сделав и шага, тоже смотрела на него. Черт, с этими зеркальными глазами не разберешь, о чем она думает.

Аватар походил на тот, что явился за мной в Морок, но казался старше – истощенный, и больше седины. Серо-синяя кожа задубела, шуба отчего-то была расстегнута. Тело склонилось вперед, согнулось, словно умирающий сопротивлялся ветру. Я пригляделся, затем попытался раскрыть шубу. Край ее обломился будто стеклянный.

Святые духи! Грудная клетка вскрыта. На месте сердца – зияющая дыра.

Сердце Безымянного, как и Глубинного короля, – штука чудовищной силы. В самый пик Великой осады Воронья лапа в компании с другими Безымянными разодрал в клочья Шаваду и напитал его сердцем Машину Нолла. А до Шавады Машину питало сердце обманутого и сломленного Песнобега. Я видел останки этого сердца в зале глубоко под Машиной. Да, было ясно: Нолл умалился, едва пережил молчаливую битву воли с Глубинными королями и Спящим. Но я никак не мог предугадать предательства Безымянных.

Не исключено, конечно, что сердце само выскочило из груди, когда Нолл потерпел поражение в битве. Почему нет? Выскочило, оставив замороженную дыру. В конце концов, много ли я знаю про магию Безымянных?

Нолл предупредил меня, сказал, чтобы я не доверял моему хозяину. А Воронья лапа советовал не доверять Безымянным.

Сидя на крыше тайного дома Валии, в центре Валенграда, я слышал, как застигнутый черным дождем бедолага орал про вырванное у него сердце. А Нолл велел мне слушать дождь, приносящий безумие, видения и жгучую боль. Дождь, знающий, что случилось здесь. Дождь, который помнит.

Не верь своему хозяину. Теперь эти слова обрели новый смысл.

Я постарался прикрыть дыру на груди Нолла. Надо будет рассказать Валии, ведь она, как-никак, его капитан. Но не сейчас. Ноги совершенно онемели, и руки, несмотря на варежки, едва слушались.