– Приграничная крепость, где Тали служила в должности моего ассистента, подверглась нападению и держала многодневную осаду. Там и сейчас неспокойно. Я должен вернуться в отряд князя Вельского и продолжить службу, но девушке, тем более такой юной, там не место. Слишком опасно, да и хватит на ее век тех ужасов, которые уже довелось пережить.

– Так, значит, опыт ухода за ранеными у вашей племянницы имеется? – вступила в разговор настоятельница. – Хорошо. Это пригодится. А почему у тебя волосы острижены? – обратилась она к Тали.

– Я долго болела, матушка. Не было возможности ухаживать за косами, вот и остригли их.

В голосе Тали звучала неподдельная грусть. Девушка с тоской вспомнила о своих роскошных волосах.

– Не огорчайся, до свадьбы отрастут, – подмигнула ей настоятельница. – Леди Орида, если у вас нет возражений, я приму девочку на службу.

Возражений у леди Ориды не было, как не было и необходимости участвовать в беседе с соискательницей на место ассистентки лекаря. Но леди Орида являлась женщиной энергичной и деятельной и считала своим долгом вникать во все дела заведения, находившегося под ее патронажем.

Тали выделили крохотную комнатку, одну из тех, какие обычно предоставлялись не имеющим собственного угла незамужним женщинам, служившим в госпитале. Сумма жалованья, назначенного ей, существенно превышала ту, что она получала, работая у Янники на подхвате. Девушка обрадовалась этому, еще не зная, насколько жизнь в столице дороже, чем в приграничном гарнизоне. Тали была полна светлых надежд и ожиданий. Теплый прием, оказанный настоятельницей монастыря, матерью Данелией, радушие персонала, состоявшего в основном из женщин и трех убеленных сединами хирургов-мужчин, вселили уверенность в завтрашнем дне, и лишь мысль о том, что Дар теперь далеко и рискует жизнью, заставляла хмурить лоб. Новые коллеги приняли ее грусть за тревогу о дяде, всячески утешали и подбадривали.

Вечерами после работы Тали в компании двух приятельниц, служивших вместе с ней в госпитале, прогуливалась по набережным и паркам. Любовалась фонтанами, разглядывала разномастную публику, болтала о пустяках. В выходные бегала к причалу смотреть на военные и торговые суда. Здесь она впервые увидела эльфийский корабль и долго завороженно наблюдала за тем, как ловко снуют по канатам и реям парусника удивительные существа, чудеснее которых, думалось, нет никого на свете.

Война казалась ей теперь чем-то далеким, словно старое, поблекшее со временем детское воспоминание. И только грамоты на столбах одной из площадей, куда девушка ходила дважды в неделю, чтобы ознакомиться со сводками с линии фронта, говорили о том, что ничего еще не закончилось, и заставляли сердце тревожно сжиматься.

В очередное воскресное утро по сложившейся традиции Тали неспешно шла на расположенную неподалеку от госпиталя площадь, откуда можно было потом спуститься к порту. Середина октября выдалась не по-осеннему теплой. Легкий ветерок гонял по брусчатке сухие листья, солнце приятно согревало, а небо радовало глубокой синевой и полным отсутствием облаков. Тали привычно залюбовалась узкими улочками, сбегающими к реке, аккуратными разноцветными фасадами двухэтажных домиков, стоящих вплотную друг к другу. Вдохнула полной грудью, вбирая в себя всю прелесть уходящей осени.

Людей на площади в этот час было мало, и у столба с грамотами Тали оказалась единственным читателем. Она быстро пробежала глазами по спискам награжденных офицеров и солдат, погибших дворян, взятых земель. Знакомое сочетание букв заставило ее вздрогнуть и податься вперед, едва ли не вплотную прижаться лицом к листу бумаги. Тали закрыла глаза, надеясь, что, когда откроет их снова, этих слов не окажется на желтой казенной бумаге. Но скупая фраза «баронство д’Варро» была на своем месте и расплывалась перед глазами из-за набежавших слез.

– Отец, – прошептала девушка, кусая губы.

На ватных ногах она добрела до ближайшей скамейки и рухнула на нее, спрятав лицо в ладонях. Немногочисленные прохожие изредка бросали на нее взгляды, кто сочувствующие, кто равнодушные, и спешили по своим делам. Картина, ставшая уже привычной. Война.

Кардийская империя

Каменные ступени отвечали на шаги людей недовольным гулом. Эхо ворчливо разносило его по пустым коридорам. Необходимые распоряжения отданы. Осталось последнее на сегодня дело, и можно будет, наконец, нормально выспаться в настоящей кровати, под надежной крышей, а не полотнищем продуваемой всеми ветрами палатки. Осада затянулась. Кто мог подумать, что барон окажется в замке и организует оборону настолько умело, что многократно превосходящий силой противник будет ломать зубы об эту старую крепость больше месяца. Если бы у осажденных не закончился провиант и способные держаться на ногах люди, упрямый барон не поднял бы белый флаг и не открыл ворота. Каково же было удивление победителей, когда, войдя по спущенному подвесному мосту во внутренний двор, они увидели лишь десяток солдат, изможденных голодом и ранами.

– Я сдаю крепость, – обратился барон к Дару, безошибочно определив в нем главного. – Прошу пощадить моих людей. Они исполняли свой долг. Со мной же можете поступать, как посчитаете нужным.

– Сколько человек в замке?

– Все, кого вы перед собой видите.

– Сколько было?

– Около полусотни. Мы не ждали нападения, – с этими словами барон отстегнул пояс и бросил к ногам Дара свой меч.

Дар наклонился, поднял оружие, передал стоящему рядом солдату.

– Ни вы, ни ваши люди не пострадаете. Естественно, при условии, что никто не предпримет попытки к бегству. Оружие вам вернут, когда будет такая возможность.

Разомлевший после горячей ванны Дар сидел в мягком кресле у камина и бездумно смотрел на огонь. В дверь постучали, затем, не дожидаясь ответа, ввели пленного. Дар кивком указал на соседнее кресло. Сейчас барон определенно выглядел лучше. Переодет, гладко выбрит, накормлен. Перевязанная рука подвешена на груди в соответствии со строгими правилами лекарской науки.

– Бран, останься. Прочие свободны.

Когда в комнате не осталось никого, кроме троих мужчин, Дар взял кувшин с вином и три бокала. Расположил их на столике у камина. Принес стул для брата и окликнул его.

Бран стоял у массивного рабочего стола и задумчиво рассматривал портрет, висевший на стене напротив. Сидящая на скамье в летнем парке девушка держала в руках лютню и слегка улыбалась. Глаза цвета неба глядели с хитринкой, черные густые волосы были распущены, тугими кольцами спускаясь по плечам, фарфоровые пальцы нежно перебирали струны. Из-за этого портрета Дар переменил решение оставить барону его покои. Хозяина замка перевели в одну из гостевых комнат, а Дар перебрался сюда и первый час своего пребывания в кабинете провел за созерцанием картины.

– Моя дочь, – пояснил барон. – Портрет написали, когда ей исполнилось пятнадцать.

– Она совсем не изменилась. Только волосы теперь короче, – ответил Бран.

Дар видел, как вздрогнул, подскочил, а затем ссутулился в кресле, опустив голову, барон.