– Эльфы-то ей чем не глянулись? Лучше бы о них романсы слагала, – тяжело вздохнул Дар. – М-да, не ждал я такого поворота. Слушай, а может, я еще успею быстренько помереть геройской смертью? Во славу родины, так сказать.

– Ты это брось! Нашел повод! Эйлина, в семейном кругу ее называют Линой, действительно красавица, каких поискать. Русая коса до пояса, глазищи зеленые в пол-лица, щечки румяные. Прелесть, одним словом.

– Сам и женись, – огрызнулся Дар.

– Ээ, нет. Вот если бы она написала «Бран мой прекрасный, с ликом сияющим», я бы ни минуты не раздумывал. Бросил бы свое сердце к ногам влюбленной девы, – Бран снова засмеялся. – Но, увы, со мной она была холодна и безжалостно расспрашивала о тебе. К слову о девах, ты же неспроста решил брать замок д’Варро? Надеешься разузнать о Талиэн?

– Это тоже, – кивнул Дар. – Еще рассчитываю свести к минимуму разрушение замка и, если доведется встретиться с бароном, постараюсь не допустить его гибели. Другие церемониться не станут.

– Вряд ли барон решит отсидеться за крепостными стенами, не такой человек. Более чем уверен, он будет биться на границе, там, куда придется основной удар. Помешать ему выполнять свой долг ты не в силах. Выживет он или нет, тут уж как повезет.

– В любом случае Тали о наших планах знать не должна, – сказал Дар. – Еще бросится отца спасать. От нее всего можно ожидать. Поговори с ней, Бран. Сам я не могу. Не хочу привлекать к ней внимание Вигера. Старик хитер, как лис. Если заметит мой интерес, решит использовать ее в своих целях. А методы у него грязные, сам знаешь. Увезти бы ее в столицу, там затеряться легче. Здесь она у всех на виду, и есть те, кто помнит, как девушка к нам попала. Отправь ее с Ванком, пусть пристроит в какой-нибудь лечебнице. Когда все закончится, я приеду за ней.

– С Тали я поговорю. Но ты мне вот что объясни: ты так и не отступился от своих планов в отношении нее?

– Неволить не стану. Навязываться тоже. Если сама захочет, так тому и быть. Но позаботиться о ней я обязан. Она мне жизнь спасла. Ты не забыл?

– Я-то не забыл. Не был уверен, что ты помнишь.

– Не знаю, чем закончится эта война, но, если Тали пожелает, вернется домой, в империю. Если же возвращаться будет некуда, там и решим по обстоятельствам, как поступить дальше. Сейчас самое главное, чтобы о ней не прознали отец с Вигером. Если со мной что-нибудь случится, прошу тебя, позаботься о Тали.

– Уж как-нибудь разберусь. Она мне тоже не чужой человек.

Тали от зари и до глубокой ночи была занята ранеными. Как ни странно, о Даре она не вспоминала. Попросту некогда было.

Бои закончились, но смерть не думала покидать гарнизон. Для лекарей битва продолжалась каждую секунду. Ванок тоже был на посту. Он почти не пострадал во время своей безрассудной вылазки на стену. «Отделался царапинами». Янника штопала эти «царапины» и во весь голос распекала нерадивого лекаря, который из-за собственной дурости и лихости едва не оставил замок на Яннику и Тали, а они и так с ног валятся от усталости. Ванок не придумал ничего умнее, кроме как поцеловать рассвирепевшую лекарку. Янника швырнула инструменты в лоток и в слезах вылетела во двор. Перевязку заканчивала уже Тали. Потом лекарь отправился за Янникой, искать которую пришлось недолго. Она рыдала на заднем дворе, повалившись на лавку. Эти двое довольно быстро разобрались со своими чувствами и вернулись к работе, отодвинув любовь на потом.

А люди тем временем умирали. Утром, осматривая и перевязывая раненого, Ванок говорил, что прогноз благоприятный, состояние стабильное и тому подобное. Хотя неясно было, кому предназначались и кого успокаивали эти слова: тех, стабильных, которые чаще всего не переживали следующую ночь, или Тали. Сам он давно привык к смерти, за годы службы повидал ее всякую. И такая, от ран, была, пожалуй, даже легче и в чем-то чище, чем та же легочная чума, не говоря уже о дизентерии или, не приведи боги, холере, косившей поболе народу. Да, мало, прямо скажем, от холеры удовольствия. Усраться до смерти, в чем уж тут доблесть?

Для Тали же все было в новинку. Слишком много раненых, среди которых каждый тяжелый. Легкие на своих ногах приходили на перевязку или же не считали нужным из-за всяких пустяков дергать лекарей и лечились самостоятельно, по большей части брагой, первачом или еще чем не менее приятным. Горячительного здесь и в довоенные времена было вдосталь: кто пиво варил, у кого жена ягодное вино настаивала. Тот же Ванок не гнушался самогоном приторговывать. А с подходом к крепости союзных войск, запасливые маркитанты которых могли предложить заграничные аналоги любимых напитков на любой вкус, ассортимент и вовсе расширился.

Тали никак не могла примириться с тем, что оказываемая ею помощь не всегда, да что там, почти никогда не могла вернуть умирающего к жизни. Она жертвовала сном, едой, душевным покоем, жертвовала собой в надежде, что боги увидят ее жертву, примут ее, и раненые, наконец, начнут выздоравливать. Но этого не случалось.

Как-то по просьбе старого солдата она бросилась к баку с водой, а когда вернулась с наполненной кружкой, мужчин не мигая смотрел в потолок. И похожие случаи происходили слишком часто. Особенно обидно было, когда раненый из числа тех, про кого Ванок безошибочно говорил «не жилец», радовался внезапному улучшению, уверялся и уверял неравнодушную лекарку в своем выздоровлении, начинал делиться планами и вдруг умирал. Причем происходило это всякий раз, когда окрыленная Тали ненадолго оставляла несчастного, чтобы уделить время другим страждущим. Девушке даже начало казаться, что стоит ей на шаг отойти от очередного тяжелого, как его тут же приберут приспешники Мары.

Заставая юную коллегу в слезах, Ванок пытался донести до нее мысль: даже боги не всесильны, что уж говорить о простых смертных. Бывают случаи, когда лекарь может лишь облегчить отход, и никто не ждет, не требует от него чуда, а посему не след изводить себя понапрасну, пользы от этого никому: ни Тали, ни пациентам. Но по прищуренным глазам, по упрямо поджатым губам понимал: все его увещевания пропадают втуне.

В один из таких полных безысходности дней ее, в гуле и смраде лечебницы, забитой койками и брошенными на пол матрасами, нашел Бран. Он с трудом узнал в бледной, шатающейся от переутомления лекарке, больше похожей на привидение, чем на живого человека, девушку, от взгляда на которую его сердце всегда билось сильнее.

Тали тоже не сразу узнала его. Боев в ближайшее время не предвиделось, и юноша нарядился в городской костюм, привычный для Родгарда, но совершенно неуместный в приграничной крепости. Выглядел Бран франтовато и нелепо. Особенно в помещении лечебницы, где шейный бант, дорогое сукно сюртука и туфли с золочеными пряжками вступали в болезненный контраст с убожеством обстановки. Бран морщился не столько от больничных миазмов, сколько от облака собственного парфюма, которым он после долгих раздумий зачем-то воспользовался перед самым выходом из комнаты и который еще сильнее демонстрировал его инородность в этом скорбном месте, как бы утверждая превосходство парня над полунищими ранеными солдатами. Он выглядел дураком и чувствовал себя дураком. И поэтому не злился на раненого солдата, когда тот в справедливой злобе смачно плюнул на вычищенные до блеска туфли «столичного хлыща».