выдыхаю, уверенный, что теперь-то уж точно где-то в моей густой копне только что пробился седой волосок. Как раз таки причинить Полине некоторую неизбежную боль я и собираюсь. Притом что шуткой это предупреждение явно не является.

– Вместо того чтобы отпрашивать, ты мог бы лить ей в уши чушь про возраст и самостоятельность, но предпочёл уважить уклад нашей семьи. У любой женщины, любого возраста, всегда должно быть рядом крепкое плечо. Не подведи.

– Можете на меня положиться, – рапортую в тишину. Звонок уже завершили. – Ни слова, – сухо предупреждаю фыркнувшую Полину. – Я не хочу на корм к рыбам, но руки всё ещё зудят так охота оторвать твою дурную голову.

И снова Морозова слушается. Видимо, не меньше моего устала бегать от себя.

Мошенница

Всё, о чём я могу думать по дороге к реке – это тонкие руки, обнимающие меня крепче любых цепей и доверчиво прижавшееся к спине тело... И что через пару минут она станет моей... а у меня, чёрт возьми, такого первобытного предвкушения сроду не было.

Тонкая полоса придорожных тополей редеет. Ветер в ушах, выключенный телефон в кармане и весь мир где-то далеко за палево-розовым горизонтом. Сегодня всё что не мы пусть катится хоть прямиком в пекло.

– Нас не беспокоить, – не оборачиваясь, бросаю Северу, помогая Полине снять с себя мой шлем. Ветер тут же бьёт по груди длинными прядями её волос. Как кнутом по сердцу. Пульс шарашит на максимуме, разгоняя кровоток до скорости болида. Здесь только свои, а значит можно забить на условности, уединиться и вообразить, что мы одни на планете – никому до этого не будет дела.

– Понял. Крайний домик слева, – Дан вкладывает мне в раскрытую ладонь ключ и без лишних слов возвращается к двум своим спутницам. Берег снова оглашается плеском воды и игривым смехом. Где носит Стаса непонятно. Да и, признаться, сейчас не волнует.

Отпираю дверь, ни на мгновение не выпуская из поля зрения молчаливую Полину, которая жмётся ко мне пугливым воробышком. Такая одурительно робкая, неискушённая и в то же время решительная, что мои бесы валятся на колени, рабски гремя пожалованными госпожой кандалами.

В полумраке прихожей именно она делает первый шаг – обвивает мою шею руками, зарываясь пальцами в волосы, а я склоняю голову и отдаюсь на милость. Я иссыхаюсь намертво и тут же упиваюсь вусмерть, потому что испытываю изощрённое удовольствие от этой резкой смены ролей. Голодно сминаю её сухие губы, едва не содрогаясь от не менее жаркого ответа.

Кто бы мог подумать, что импульсивный ребёнок так скоро станет жадной до ласки женщиной. Нет, пока ещё девушкой. Ещё каких-то пару минут...

– Тебе совершенно нельзя доверять дочерей.

– Нельзя, – стираю губами её горькую усмешку. – Нельзя. Мне вообще доверять нельзя, но зато на меня можно положиться. Я позабочусь о тебе как никто другой.

От убойного сочетания её пугливой дрожи и выгнутого навстречу тела, перед глазами плывёт. Ладонью упираюсь в стену, чтобы удержать равновесие, а второй – помогаю обхватить себя ногами. Хочу дойти до спальни, ни на секунду не прерывая охватившего нас сумасшествия. Меня уносит от всего: от тонкого сливочного запаха, от бешеного отклика на каждое касание и от одного на двоих триумфа. Сейчас мы один общий нерв, высоковольтный провод, искры.

Полина так завелась, что я чувствую её жар через одежду, а к моменту, когда задеваю коленом угол кровати, уже едва дышу от возбуждения. Моё сознание сейчас замкнуто на одной-единственной мысли: если она в последний момент оттолкнёт – свихнусь. Только не сейчас, когда внутри всё кипит и плавится. А напугать её очень не хотелось бы, наоборот, придётся хорошо подготовить. Очень хорошо.

Однако, оказавшись на тонком покрывале, Полина, вместо того чтобы бояться, лишь застенчиво улыбается. И судя по тому, как несдержанно тянет вверх мой свитер, увлечена ничуть не меньше. Это немного успокаивает. Совсем незначительно.

Нетерпение бьёт по мозгам, заставляя злиться на узкие петельки, которые с такой неохотой выпускают пуговицы, что я попросту стягиваю с неё рубашку через голову и отправляю на пол поверх своей одежды. На нас остался только низ и есть ещё её бюстгальтер. Полина сама расстёгивает застёжку спереди, не сводя завороженного взгляда с моих татуировок.

Белизна девичьей кожи практически слепит. Взявшись за ремень, так и замираю, будто прибитый следя за тем, как она неторопливо стаскивает с себя джинсы. И да, я не раз бывал в стриптиз клубах, не раз драл там же первых красавиц, даже периодически портил девственниц, но сейчас становится по-настоящему больно от мощнейшей эрекции. Наверное, именно это позволяет частично вернуться в реальность.

Наивность Полины, её никем ещё нетронутое тело и дерзкий вызов, даже теперь тлеющий в полуприкрытых глазах, не оставляют ни единого шанса моей внутренней сволочи. Мне не по себе. Вернее, непонятно как вообще к себе такому относиться. Единственное, что действительно очевидно в эту минуту – необходимость закончить начатое, пока возбуждение не прикончило меня.

Диссонанс раскалывает череп надвое – я эгоист и я готовый из кожи вон вылезти, чтобы не дать Полине в себе разочароваться. Я делаю ставку на первое: естественное, привычное и... с треском проигрываю. Жадно приникаю к распухшим губам и что-то чуждое мне сдавливает грудь, не давая дышать. Не хочется с ней, как с другими: цинично и наплевательски. Вообще никого другого не хочется.

Нависнув над ней на согнутых локтях, пожираю взглядом каждую ресничку, касаюсь им каждой веснушки. Буквально вижу исходящий от кожи жар, плавлюсь в глубине потемневших глаз и вдруг осознаю, что вру себе, отрицая действительность – для меня этот первый раз такой же особенный, как и для Полины. Боль не должна быть первым, что она испытает, доверившись мне.

Я плавно собираю слабую дрожь, спуская пальцы всё ниже, к влажной промежности. Чувствительное тело вибрирует струной, но ни единого звука не срывается с раскрытых губ: ни шёпота, ни стона. Досада ударяет в голову, глуша сознание почти до черноты.

Хочу слышать её голос. И чтоб звала меня по имени до сорванного хрипа. Ей ведь хорошо сейчас, я не слепой. Да и слепым бы понял.

Сощурившись, накрываю губами сосок и несильно прикусываю. Полина сладко кричит, выгибается дугой.

Всё равно не то.

В крови незамедлительно разливается азарт. Рывком опускаюсь ниже – коленями на пол и устраиваю голову меж разведённых ног. Первое же прикосновение заставляет её судорожно взвиться.

–