холода и тоски. Мы смотрели друг на друга, и сердца наши были преисполнены глубокой скорби. Надвигалась ночная тьма, и, распорядившись подать к судну лодку, я приказал моим дорогим друзьям сесть в нее. Но они проявили свою преданную любовь, не соглашаясь расстаться со мной, пока я не заверил их, что сойду на берег вместе со всеми. Так, я последним покинул судно.

В лодке оказалось 17 измученных людей, попавших из огня да в полымя. Начался отлив, в воде образовалось очень густое сало, и мы опасались, что нас унесет в море. Поэтому за каждое из четырех весел взялись по два гребца, а еще четверо сидели наготове с веслами. Так, с Божьей помощью, мы добрались до берега и вытащили лодку. Очутившись на твердой земле, мы от всей души приветствовали встречавших нас товарищей, но ни они нас, ни мы их не могли признать ни по одежде, ни по голосу, ибо у нас все обледенело — лицо, волосы и одежда.

Зимовка

Вытащив лодку на берег, мы в полной темноте направились к дому, где развели сильный огонь. Тепло, хлеб и вода помогли нам понемногу прийти в себя, и мы начали совещаться по поводу дальнейшей судьбы судна. Я просил всех откровенно высказать свои соображения. Плотник особенно настаивал на том, что, раз судно пущено ко дну, нам никогда уже больше на нем не плавать. Он утверждал, что раз корабль так сильно бился о грунт, то все пазы и швы, несомненно, разошлись. Поблизости нигде нет ни речки, ни бухты, где можно было бы поставить его на дно. Поэтому плотник просто не представлял себе, как мы сможем отремонтировать судно. Более того, потерян руль и нет железной оси, чтобы подвесить другой. Некоторые утверждали, что, посадив судно так высоко на мель, мы не сможем его снять. Другие опасались, что раз корабль находится на пути приливов, то под ударами льда от него останутся одни обломки. Мало того, мы не могли теперь из-подо льда достать два ушедших туда якоря, и когда лед вскроется (к весне он достигнет очень большой толщины), он разнесет их на куски. Следовательно, если даже мы снимем судно с отмели и оно сможет держаться на плаву, мы все равно не доберемся до родины без якорей.

Я по возможности подбадривал людей, обращаясь к ним примерно с такими речами: «Мои помощники и верные спутники, не поддавайтесь отчаянию и не позволяйте бедствиям сломить вас, а будем уповать на Господа, и да исполнится воля Его! Если нам суждено окончить наши дни в этих краях, мы будем столь же близки к Небесам, как и в Англии. Но мне кажется, что не утеряна еще надежда возвратиться на родину и представляются довольно надежные способы, которые позволят это осуществить. Допустим даже, что судно затонет (от чего сохрани нас Боже, я же надеюсь на лучшее), удавалось же нашим соотечественникам и морякам других стран, попав в такое же тяжкое положение, построить из обломков затонувшего судна пинассы и добраться на них к своим близким. Вы возразите мне, что это случалось в странах с более мягким климатом, но никакой климат не может быть препятствием для смельчаков».

Все обещали мне работать, не щадя своих сил, и выполнять любые мои приказания, даже рискуя жизнью. Я горячо поблагодарил всю команду, а плотнику, который сам вызвался построить пинассу, пообещал дать немедленно в награду столового серебра на 10 фунтов стерлингов, а если мы благополучно доберемся на ней до Англии, то подарить ему это судно и выплатить сверх положенного жалованья 50 фунтов. Посулил я также наградить всех, кто проявит старание и усердие в работе. Мы порешили, что построим корпус новой пинассы из леса, который найдем на острове, а если убедимся весной в непригодности судна, разберем его и сделаем обшивку пинассы из снятых досок. Посовещавшись, мы расположились на эту ночь поближе к огню и отдыхали до рассвета.

Утром 30 числа я попросил врача подстричь мне волосы и начисто побрить, ибо сильно страдал от сосулек, намерзавших на усах и бороде. Так же поступили и все остальные, после чего мы принялись за работу.

Прежде всего надо было доставить на берег одежду и провизию. После полудня, во время отлива, вода спала, и мы надеялись, что сумеем извлечь кое-что из трюма. Мы спустили лодку на воду, и ей пришлось пробиваться через полосу густого сала. Был крепкий мороз, и я, стоя на берегу, сильно волновался, опасаясь, что при отливе лодку может унести в море, и тогда мы все погибнем. Однако с Божьей помощью все благополучно добрались до судна, где развели огонь, чтобы подать нам знак, что они уже на борту. Там люди немедленно принялись за работу и успели кое-что перетащить из трюма на палубу. Но тут надвинулась ночь, и, не решаясь идти в темноте к берегу, они переночевали на койках в кубрике, едва не замерзнув.

1 декабря стоял такой мороз, что я по льду добрался до судна тем же путем, по которому еще вчера ходила лодка. В этот день мы перенесли на себе в тюках 500 вяленых рыб, а также много постельных принадлежностей и одежды, которую нам пришлось выкапывать изо льда на судне.

2 декабря потеплело. Некоторые матросы, переходя по льду, провалились в воду, и мы с трудом их вытащили. Так, за этот день мы не сумели ничего переправить на берег ни на лодке, ни на своих плечах. Тогда я послал людей строить склад на берегу.

Вечером подул западный ветер, лед начал ломаться, и его уносило из залива. А назавтра несколько больших льдин зацепилось за судно и остановилось, но не вплотную друг к другу, и мы по ним не могли пройти. Нам удалось провести лодку, но при нагрузке ее осадка достигала четырех футов. Это мешало подходить к берегу ближе, чем на расстояние полета стрелы. Людям пришлось идти вброд через сало и нести на себе всю кладь, снятую с корабля. Каждый раз, когда они пробирались через густое сало, на них намерзало столько льда, что они походили на ходячие глыбы. Тяжело было на них смотреть.

2 и 6 декабря был лютый мороз. Мы сшили мешки из хранившихся на складе рубашек и в них по льду переносили хлеб на берег. Нам удалось также разбить лед железными гандшпугами и достать одежду и новые паруса. Доставив все это на берег, мы развели костер для