В то же время утром капитан Фокс со своими спутниками прибыл на наше судно, где я постарался оказать им самый лучший прием и сообщил, что назвал эту землю Новым княжеством Южного Уэльса. Я рассказал капитану, как далеко заходил на запад и где именно высаживался, короче, оповестил его о всех опасностях этого побережья на том отрезке, где побывал. Он рассказал мне, что заходил в устье Нельсона и совсем не высаживался на сушу, да и вообще нечасто видел ее. Вечером, после того как я снабдил его людей некоторыми продуктами, а также табаком и другими вещами, в которых они нуждались, Фокс возвратился на свой корабль и на следующее утро взял курс на юго-юго-запад, после чего я больше с ним ни разу не встречался.

В конце августа выпал снег и град и наступили такие холода, которых мне никогда не доводилось испытывать в Англии.

1 сентября. Мы шли вдоль берега, придерживаясь глубины 10 саженей и не теряя из виду землю[41].

Затем глубина уменьшилась и повсюду на подветренной стороне появились буруны. Тогда мы изменили курс, но нам стоило немалых усилий выбраться из этого опасного залива. В тот же день врач впервые сказал мне, что у некоторых людей началось недомогание[42].

4 сентября стоял густой туман, и мы непрерывно занимались промерами. Вечером началось сильное волнение, а когда к тому же подул ветер, все море покрылось пенящимися валами. И словно для того, чтобы устроить настоящий шторм, всю ночь гремел гром и сверкала молния, шел снег или дождь и ревел ветер. Ничего подобного мне ранее видеть не приходилось. Мне довелось плавать по разным морям, но самыми опасными были эти воды. Я по-настоящему испугался, что из-за страшной килевой качки судно пойдет ко дну. При буйном разгуле ветра и волн нас так качало, что пришлось приложить немало усилий, чтобы закрепить все предметы в трюме и на палубе.

5 числа утром ветер продолжал неистовствовать с той же яростью. После полудня он переменился на северо-западный и показал все свое коварство, обрушившись на море с дикой разнузданностью. Никому из нас ранее не приходилось видеть столь сильного волнения. Наше судно так швыряло и раскачивало с борта на борт и с кормы на нос, что мы оказались в самом плачевном состоянии в этих неведомых водах.

К 8 часам вечера шторм утих, и этой ночью мы смогли хоть немного отдохнуть, после того как 30 часов никто из нас не сомкнул глаз. Если бы Бог не сжалился над нами и шторм по-прежнему надвигался на восток, все мы погибли бы.

6 числа весь день наводили порядок на судне. Пришлось заняться и хлебом[43], так как вопреки всем усилиям между палубами скопилось много воды. Она попала в трюм и в кладовую, где хранился хлеб, ибо качка была столь безжалостной, что мы поистине испытали то же, что Иона, находясь во чреве кита.

В этот вечер тяжело заболел наш боцман. Он терял сознание три-четыре раза, и мы опасались, что настал его конец.

11 сентября утром я отправился в лодке к берегу и, сойдя с нее, послал людей к скалам для промеров. На островке, где я очутился, ничего полезного из того, что, мне думалось, можно легко там найти, не оказалось. Не было здесь ни щавеля, ни иных трав, которыми я надеялся облегчить положение больных.

12 сентября утром поднялся сильный юго-восточный ветер, дувший частично с берега. Судно начало дрейфовать, ибо дно здесь было мягким и илистым. Поэтому нам пришлось сняться с якоря и поднять паруса. Пока большинство матросов поднимали марсели, те, которым была доверена забота о судне, допустили, чтобы оно наскочило на скалы. Это произошло только из-за преступной беспечности, так как никто не следил за ходом судна и не делал промеров, хотя всю ночь мы не теряли землю из виду и берега можно было бы различить и теперь, если бы людей не ослепило зазнайство и каждый не отстаивал с упорством свое мнение, противоположное тому, которого придерживался другой. Первый же удар пробудил меня от глубокого сна. Выскочив из каюты и увидев, какой опасности мы подвергаемся, я прежде всего подумал, что меня разбудили, чтобы подготовиться к переходу в иной мир.

Подавив охвативший меня гнев и отвергнув неуместные советы наказать виновных, я отдал распоряжения, необходимые, чтобы сняться с этих скал или камней. Прежде всего мы обстенили все паруса, но это не помогло, и судно стало еще сильнее бить о камни. Тогда мы быстро убрали паруса и, проделав отверстие в корме, протянули канат через каюту к кабестану на носу, а затем отдали якорь, чтобы поднять кормовую часть судна. Я приказал выкачать всю питьевую воду из трюма и намеревался поступить так же и с пивом.

Другим матросам я велел перебросить уголь, что было выполнено быстро и успешно. Мы уложили в бухты все наши канаты и бросили их в баркас. Судно уже било о скалы с такой силой, что мы видели плывущие мимо куски его обшивки. Затем все мы, сколько нас могло тут уместиться, налегли на кабестан, да так дружно, что трос лопнул. Оставшись без якоря, мы как можно скорее поставили другой. Нам еще не удалось выяснить, открылась ли в судне течь или нет, но всем казалось, что ему нанесена смертельная рана. Поэтому мы перенесли в лодку плотничий инструмент, две бочки — одну с хлебом, другую с порохом, — шесть мушкетов с фитилями и кремнем, рыболовные крючки и лески, вар и конопать, короче, все, о чем были в состоянии вспомнить в столь бедственном положении. Все это мы переправили на берег, чтобы хоть на несколько дней продлить нашу жалкую жизнь.

Судно било о скалы уже пять часов, за это время оно получило сотню ударов. Каждый раз нам казалось, что это последний удар, который оно в состоянии еще выдержать. Наконец по милости Божьей судно перебросило через скалы, но мы еще не знали, какие пробоины оно получило. Всех пришлось послать к помпам, и, когда они заработали, мы увидели, сколько воды протекло в корпус. Мы обнаружили значительную течь, но возблагодарили Господа за то, что дело не обернулось еще хуже. Затем мы расставили все по местам, отошли подальше и стали на якорь.

Вечером поднялся сильный вест-зюйд-вест; если бы ветер начал дуть, когда судно сидело на скалах, то оно было бы потеряно безвозвратно. С большим трудом удалось