Дорога Новгородка — Пушкинские Горы была чудовищна. Она состояла из воронок и огромных котлованов от разорвавшихся авиабомб и снарядов. На некоторых участках покрытие ее было сделано из настланных деревьев, сильно измолотых автомашинами и танками… Кое-где копошились люди, пытавшиеся хоть немного подправить загубленное шоссе.

Уезжая из Пскова, я еще раз зашел к коменданту. Он обещал продолжить розыск пропавшего чемодана и заверил, что, ежели его найдут, он сразу же сообщит мне об этом в Михайловское. Но сообщения так никогда и не поступило. А от знаменитого чемодана у меня остались лишь ключи. Они и сейчас висят в моем доме над рабочим столом.

В феврале сорок седьмого

Февраль 1947 года был крутым, морозным, метелистым. В день и час смерти Пушкина, как всегда, у его могилы в Святогорском монастыре собрались местные жители, сотрудники заповедника, школьники… Они возложили венки, помянули великого поэта живыми, добрыми словами. День этот был особый. Он был днем начала восстановления дома поэта в Михайловском.

У монастырской стены стоял наготове своеобразный поезд: люди, кони, сани, походная кухня и электростанция, полученные в Ленинградской военной академии тыла и транспорта… Последнее напутствие, команда: «Пошел!» — и обоз тронулся в путь. Возглавляли его начальник реставрационной мастерской Академстроя В. Смирнов и я. Ехали в Новоржевщину. Там нам выделили лесную делянку для заготовки строительного леса. Мы решили прямо в лесу срубить дом поэта, а потом, разобрав, подтащить его к реке и сплавом отправить в Михайловское, что и было сделано весною.

Приехали. Лесники отмерили нам делянку. Мы поставили палатки, заготовили дрова, разожгли костры — и вот уж задымила кухня. Началась суровая походная жизнь, но работали вдохновенно и радостно. Лес был сосновый, отличный. Сруб получился на славу. Приехавший из Академии наук главный инженер Власов дал строителям «добро». Изредка приезжали сюда сотрудники заповедника. Они читали лекции о Пушкине, о восстановлении Ленинграда, Пулковской обсерватории, города Пушкина, рассказывали, как в нашей стране идет подготовка к 150-летнему Пушкинскому юбилею. Приезжала кинопередвижка. Всё было благо…

Дом приплыл в Михайловское вовремя и вовремя был поставлен на старый фундамент. Началась внутренняя отделка исторического памятника.

Вспоминается один смешной и грустный эпизод из того времени.

Вокруг нашего лагеря была пустыня. Неподалеку виднелись две маленькие деревушки. Изб в них не было. Люди жили в землянках. Наши строители многим жителям помогали отстроиться, особенно тем, у кого было много детей, стариков, где были инвалиды войны…

Однажды в сильно морозный день решился я сходить в деревню и попросить ночлега у хозяев одной из землянок, очень уж холодно было в палатке. Пришел, постучался. Двери открыла древняя старушка. Внутри землянки увидел я пол из тонких жердей, пляшущих под ногами. Окон нет, на столике — коптилка из консервной банки. На полу большое одеяло, бог знает из чего сшитое. Под одеялом что-то шевелилось, потом вылезли детские головки, а потом у их головок показалась еще одна головка маленького розовенького поросеночка, с которым ребятишки играли. В землянке стоял крепкий крестьянский дух. Несмотря на беспредельную бедность, в ней было как-то ласково и уютно. Я присел на самодельную лавку, сделанную из снарядного ящика. Спросил:

— Где хозяева?

Старуха ответила, что они в лесу, работают.

— Не хотите ли кашки немецкой? — спросила меня бабушка.

— Чего? — ответил я.

— Да кашки немецкой, — повторила она и продолжала: — Тут в подвале одной разбитой избы нашли мы два хороших немецких мешка… Смотрим — в них горох — не горох, а зерна, будто бы и горох. Решили, что это сорт такой. Стали варить. Ничего, есть можно. Изредка варим.

Я поблагодарил и согласился. Хозяйка поставила на стол деревянную латку, положила в нее каши, сдобрила ложкой масла и подвинула ко мне. Я ел и никак не мог понять, что ем. А потом догадался. Это был хороший натуральный нежареный кофе в зернах. Его, вероятно, забыли фашисты, когда удирали из Новоржева.

Я любил кофе, а в те времена он был очень большой редкостью. Поэтому решился попросить старушку об одолжении… Она щедро насыпала мне его в шапку… Возвратясь к себе, я долго угощался этим кофе. И теперь каждый раз при слове «кофе» я вспоминаю тот год, новоржевский лес, землянку и добрую бабушку…

Салют Пушкину

В Михайловском шумело эхо войны. Саперы неустанно слушали и щупали землю. Мины находили в самых неожиданных местах, даже там, где считалось, что всё уже хорошо проверено и чисто. Под крыльцом домика, в котором разместилось управление заповедника, оказалась тщательно замаскированная мина. А по этой лестнице поднимались члены Государственной комиссии по расследованию фашистских злодеяний — К. Федин, Н. Тихонов, Л. Леонов. В этом домике ночевали академик — А. Щусев, председатель правительственной комиссии по разработке проекта восстановления заповедника, художник А. Лактионов… Знали бы они, как заглядывалась на них смерть!..

Или вот старый клен у домика няни. Уж где-где, а около этого места особенно тщательно проверяли землю. И какой огромный неразорвавшийся снаряд лежал под основанием ствола исторического дерева! Спасибо, обнаружить его помог случай. В мае 1949 года, за две недели до юбилейных пушкинских торжеств, разыгралась сильнейшая гроза. Прямым попаданием молнии древний клен расщепило надвое. Земля вокруг дерева оголилась, и все увидели снаряд. Когда саперы его вытащили, он оказался размером почти в человеческий рост. Снарядище вывезли за пределы заповедника и взорвали.

Саперы работали в заповеднике почти пять лет. И всё же даже после 1949 года находили фашистские дары. В ограде Святогорского монастыря, особенно сильно заминированного немцами, нашли мину в 1953 году! Уходя из Михайловского, эсэсовцы бахвалились: «Если мы уйдем — ваша земля будет за нас воевать еще пятьдесят лет!»

Да, земля гудела, люди гибли, только гитлеровцы просчитались. Прошло немного лет, и всюду на заповедной земле наступил покой и мир, — никаких фашистских следов не стало. Остались только ямки, ямы да знаки на старых деревьях, которым были нанесены жестокие раны и увечья, и они теперь чувствуют себя как инвалиды первой группы Великой Отечественной…

Саперы оставили по себе хорошую память в Михайловском. В свободное время они добровольно и с большой охотой помогали нам восстанавливать домик няни — первый музей, открытый в 1947 году. Очищали Михайловские рощи от пней и завалов, зарывали траншеи, окопы, блиндажи. Леон Абгарович Орбели горячо благодарил их за это святое дело. Многим жителям деревень Бугрово и Гайки