Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » У Лукоморья - Семен Степанович Гейченко

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 89
Перейти на страницу:
оно вся деревня мочила лен и коноплю…

Шли годы, и ничто не менялось в жизни стариков.

Но вот к лукоморью пришла война, враг, неволя. И началась какая-то непонятная жизнь, словно это была уже и не жизнь… Явились в деревню немецкие солдаты и офицеры. Они очень торопились, суетились и кричали. Всем было велено рубить лес, таскать бревна, рыть скопы, строить блиндажи. Давай, давай, давай…

А потом пришли полицаи, староста и эсэсовцы. Приказали всем покинуть дома и погнали под конвоем бог знает куда. Когда изгнанники поднялись на Поклонную гору, они увидели вместо деревни огромный костер.

Шли они день, еще день и ночь и наконец получили объявление, что здесь им будут выселки…

В 1944 году настал фашистскому мучительству конец, и все тронулись обратно.

Старики не узнали своих мест. Всё переменилось. Всё как-то уменьшилось. Всё было какое-то серое, ржавое, убитое. И сада не было, и дома не было. Лишь только печка напоминала о том, что тут некогда стоял их родной дом. Русская печка — она ведь самая живучая вещь на свете!

Начали разбирать вражеские блиндажи, бункера, дзоты. Их было много, и все они были построены по-немецки добротно, из хороших бревен, в несколько накатов. Лес породистый, из Михайловских заповедных рощ.

Стали люди строить себе новое жилье.

— Ну, а мы что же делать будем? — спросил старик старуху.

— Что делать? Да как все, — отвечала старуха. — Тоже избу сложим. Что мы, рыжие, что ли! Накатаем бревен и построим. Подумаешь, великое дело!

Один бог да ворончанские святители знают, как старики ухитрились накатать себе бревен и поставить новый сруб. Добрые соседи — Пушкины и Языковы, конечно, помогли малость…

Через год домишко был готов. Ожили дед с бабой. Ожила и старая груша: она пустила новые побеги и вновь собиралась привалиться к кровле.

Но вот в один, как говорится, прекрасный летний день 1946 года в деревню вошли саперы и разбили свой лагерь у лукоморья.

Каждый день они выходили в поле и проверяли его пядь за пядью.

И тут беда. Подошли саперы к усадьбе деда, заработали приборы и вдруг забеспокоились. Офицер приказал осторожно рыть землю. Когда сняли несколько слоев, открылась черная яма, коридором уходящая под новый дедов дом. Яма была большая, внутри обложенная динамитом. А в яме — целый склад фашистских снарядов, густо смазанных каким-то темным вонючим салом. Снаряды лежали ровными рядами. Их было много. Очень много.

Саперы работали тихо. И всё было тихо. Офицер посмотрел — и так и эдак. Подумал, опять посмотрел. И приказал кликнуть деда.

— Вот, дедушка, какое дело, — сказал офицер. — Ты понимаешь, какая история получается… ты только не горюй. Вот тебе честное слово советского офицера… Мы тебя не обидим. Команда у меня боевая. Все есть — и плотники, и столяры первоклассные. Мы быстро твой дом разберем, отнесем вон туда подальше. А потом одним махом всю эту нечисть рванем — и дело с концом. Яму зароем, разровняем и опять твой дом на место поставим. Еще лучше отделаем…

Старик ничего не ответил. У него отнялся язык.

Прикрыв страшную находку, офицер с солдатами ушли, обещая завтра с утра приступить к операции.

— Ну что же теперь делать-то будем? — спросил старик старуху.

— А что делать? — ответила старуха. — Дело ясное. Что мы, рыжие, что ли? Придется самим.

И она повернула назад к саду, где была тропинка, что вела к мочилу. Старики с полуслова поняли друг друга.

Как только солнце стало садиться, они тихонько открыли страшную яму и приступили к делу. Ночь стояла белая и лунная. Она словно вступила в сговор со стариками. Осторожно вынимали они снаряды из ямы и уносили их по тропинке через сад, к мочилу, и там опускали в воду. Они таскали всю ночь, пока не вынесли последний снаряд.

Когда утром следующего дня пришли саперы, они увидели старика, лежащего под грушей. Старик спал как убитый.

Офицер посмотрел на захоженную тропинку, ведущую к мочилу, подошел к яме, глянул в неё и всё понял.

Он вошел в избу. В красном углу висела цветная картинка: Пушкин стреляется с Дантесом. На лавке лежала старуха.

— Бабушка, а бабушка? — спросил офицер.

Старуха молчала.

— Бабушка?

— Ну чего тебе? — прошептала та, словно во сне, не открывая глаз. — А ежели насчет плотников, так прикажи ты им из этой ямы лес вынуть. Лес дюже хороший. Дед давно грустит без своей баньки, да и мне без нее тоскливо. Может, и впрямь поможешь? А?

Видавший виды офицер тихонько постоял, повернулся и на цыпочках вышел в сад, потом привалился к земле и крепко задумался.

Задумался над этой неожиданной историей и я. Нужно иметь в сердце много добра и доброго согласия с жизнью, чтобы вынести такие страшные беды, когда ты уже старый. Старый-то так же хочет жить, как и молодой. Но ведь ему труднее начать жизнь сызнова, в особенности если эту жизнь преждевременно поломала судьба.

Дай бог пушкинским старику и старухе жить-поживать и добра наживать еще многие лета. Они должны жить, иначе быть не может, ибо неодолима сила характера русского.

Чемодан Онегина

Война окончилась для меня в мае сорок четвертого. Потеряв на фронте левую руку, я долго лежал в военном госпитале. Став инвалидом, отправился в Тбилиси, где тогда жили моя мать и сестра, эвакуированные из Ленинграда. Жил я на пенсии, но, как говорится, был «без руля и без ветрил». Так было до февраля 1945 года, когда я получил из Академии наук СССР вызов в Ленинград.

В марте я уже был в Пушкинском доме Академии наук, среди своих старых друзей. Все страшное, что случилось со мною во время войны, окончилось… Я в драных штанах, изношенной гимнастерке. Все стараются сделать для меня что-нибудь доброе, хорошее. В дирекции идут переговоры о моей судьбе. Меня вызывают то к директору Павлу Ивановичу Лебедеву-Полянскому, то в партком, то в местком, то в ЛАХУ, т. е. в административно-хозяйственное управление Академии, где в большущем кабинете, за большущим столом, сидит свирепый дядя. Он главный вершитель моей сегодняшней жизни. Вместе с ним идем к вице-президенту Академии Леону Абгаровичу Орбели, который сообщил, что в Академии есть намерение послать меня в Пушкинский заповедник в качестве его директора и руководителя восстановительных работ. Я поблагодарил. Все завершилось благополучно во всех инстанциях.

Больше всех ратовал за отправку меня в заповедник Матвей Матвеевич Калаушин, которого я

1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 89
Перейти на страницу:

Еще книги автора «Семен Степанович Гейченко»: