Решив не злить начальство, да и понимая, что именно происходит, вызвал себе такси. Во-первых, следовало поторопиться. Во-вторых, могу теперь себе позволить. Ещё на всякий случай попросил водителя ехать побыстрее, пообещав накинуть ему хорошие чаевые, если доедем вовремя.

Мужик нёсся по улицам так, что, наверное, не будь я атеистом, молился бы всем известным и неизвестным богам. В моём же случае просто ухватился за ручку в надежде, что завтра в газетах не появится мой некролог и статья об очередном смертельном ДТП на улицах столицы.

Но, даже несмотря на вполне себе не иллюзорную опасность, вызвал такси я не зря. В понедельник дороги стояли в пробках, так что я едва успел. Буквально за две минуты до начала. Выскочил из машины и помчался по лестнице, проскочив в зал суда в тот момент, когда их уже собирались закрывать.

Впервые я попал в место, где мечтают оказаться все адвокаты страны. Естественно, только в том случае, если в их руках (или, что более вероятно, в папках) имелись железные доводы, способные склонить судью на сторону их клиента.

Здание имперского верховного суда впечатляло. Оно даже выглядело не так, как окружающие его высотки. Приземистое. Монолитное. С высоченными, под двенадцать метров высотой мраморными колоннами на входе. Уж не знаю, чего именно добивались архитекторы, но тяжеловесность и общее ощущение мощи им передать удалось. Именно в этом месте судьи выносили решения по самым важным и громким делам. Именно здесь ковались легенды адвокатской братии Российской Империи.

Почему-то в этот момент мне вспомнился хозяин «Параграфа». Я сначала удивился, с чего это вдруг мозг вынул это воспоминание, а затем понял. Фотография! Я видел фотографию на одной из стен. На ней Вячеслав Молотов как раз стоял у входа в это самое здание.

Мысленно поставив себе зарубку о том, что следует узнать о нём побольше, сконцентрировался на происходящем.

Сейчас зал был заполнен практически полностью. При этом не видно ни одного репортёра. Их сюда просто не допустили. А вот людей и, что более важно, аристократов было столько, что все места оказались заняты.

Последнее слушание по делу баронессы Изабеллы Димитровой. Одетая в тёмное платье, пока ещё подсудимая, она сидела рядом со мной и Лазаревым за столом перед широким подиумом, где за массивной кафедрой восседало трое судей.

Справа от Лазарева и Изабеллы, за таким же резным столом из красного дерева, сидели прокурор с группой обвинителей. Именно они наши главные противники на любом судебном слушании. Эх… мне вспомнился оставленный против моего желания мир. Вот там порой пикировки с обвинителем у меня доходили до того, что ещё чуть-чуть — и можно было схлопотать обвинение за неуважение к суду.

Что сказать, выступать я любил.

Но сейчас такого ждать не приходилось. Я уже знал, что данный процесс есть не что иное, как показуха. Вследствии имеющихся улик и, как мне рассказал Роман, признания сестры Анатолия дело будет закрыто именно сейчас. Вон, даже сидящие за широкой трибуной присяжные, роль коих сейчас исполняли двенадцать аристократов Империи, уже даже не скрывали своего положительного отношения к нашей с Лазаревым клиентке.

— … таким образом, ваша честь, — между тем выступал Роман, — приняв во внимание все имеющиеся улики вкупе с признанием Елизаветы Димитровой я прошу уважаемый суд немедленно снять все обвинения с моей клиентки, освободить её из-под стражи и закрыть это дело.

Судья, мужчина лет шестидесяти в чёрном одеянии, повернулся к столу, где сидели обвинители.

— Возражения со стороны обвинения?

— Никаких, ваша честь, — поднявшись со стула, произнёс прокурор, и я заметил пару коротких взглядов и кивков, которыми они обменялись с Лазаревым. — Ввиду имеющихся доказательств мы снимаем с подсудимой все обвинения.

— Что же, раз обе стороны согласны, то я не вижу причин препятствовать. Баронесса Димитрова, встаньте.

Сидящая рядом со мной Изабелла встала. И не только она. Я также поднялся. Точно так же, как и все помощники прокурора, сидящие за вторым столом. Сидеть во время оглашения приговора — чудовищное неуважение. Роман особенно проинструктировал меня на этот счёт, но я и сам не дурак. И без него бы догадался.

— Баронесса Димитрова. Ввиду полученных доказательств вашей невиновности и раскрытия личности истинного виновного в смерти вашего мужа с этого момента все обвинения с вас официально сняты. Все права и привилегии аристократа империи возвращены вам в полной мере. С этого момента вы свободны. Дело закрыто.

Удар молотка о деревянную подкладку ознаменовал конец процесса и окончание слушания. Зал взорвался аплодисментами, а я пытался не скривиться. Всё же это жестоко.

Судья сказал «истинного виновного», а не убийцу. Потому что, как ни печально было это признавать, но мужа Изабелла убила своими руками. Пусть и находясь под внешним воздействием. И понял это не только я. У женщины на лице после этих слов застыла болезненная маска, хотя, по идее, ей бы радоваться. Она свободна! Её невиновность признали.

Но что толку, когда от факта никуда не денешься. Именно она убила человека, которого так любила.

— Хотел бы я сказать, что поздравляю вас, — прошептал ей, пока Лазарев говорил о чём-то с прокурором, — но…

Пожал плечами. Какие тут могут быть слова. Тем не менее она тускло улыбнулась мне.

— Не важно, Саша. Это я должна вас благодарить. — Она обняла меня, и мне самому стало больно от исходящих от женщины чувств. Она держалась. С большим трудом, но всё-таки держалась. — И спасибо, что помог Роме. Не знаю, что бы со мной было, если бы…

— Не нужно, — остановил я её и, наклонившись чуть ближе, заговорщицки зашептал: — Просто я не хотел, чтобы меня уволили, вот и пришлось вас спасать.

Шутка, конечно, так себе, но хватило и этого. Она улыбнулась, и это походило на то, как луч солнца пробивается сквозь тучи в пасмурную погоду.

— Спасибо вам.

Штайнберга, к слову, среди присяжных не оказалось. Похоже, что он всё-таки внял нашему совету и отказался от своей дурацкой идеи. Надоедливый он, конечно, мужик. Но ничего. Мы и не таких обламывали.

Из зала суда