некоторые детали его жизни. Он пояснил, что этот мужчина уже два раза был женат, что у него было двое детей, что он был старше меня и жил в Нью-Йорке. Я так выпучила глаза, что Эмилио, как мне думается, встревожился не на шутку… Это какого же рода мужчине он хотел меня представить? Выходит, я выплескиваю ему все свои печали и тревоги, а он хотел познакомить меня с человеком, у которого ворох сложностей, с ходячей проблемой? Но, браки заключаются на небесах и, как говорится в мексиканской пословице: «венец да саван с неба падают». Словом, через год с небольшим после настоятельных рассусоливаний темы Моттолы, Эмилио устроил нашу первую встречу.

Я приехала в Нью-Йорк, потому что мне предложили сняться в независимом кино[48], но ни моим агентам, ни маме эта затея не приглянулась. Она показалась им пустой тратой времени, и мне запретили сниматься в кино. По их мнению, не было особого смысла в том, чтобы ехать в Штаты и играть в небольшом малобюджетном фильме после того, как я снялась в весьма удачных сериалах, имевших мировой успех. Но тут я уперлась и не сдавалась; мне была необходима перемена обстановки, глоток свежего воздуха. Мне хотелось попробовать что-то другое, выбраться ненадолго из повседневной рутины и телестудий, поэтому я настояла на своем и на несколько месяцев уехала в Нью-Йорк. Я приезжала на все музыкальные фестивали во Францию и Испанию, продвигая во всех версиях песню Amor a la mexicana («Любовь мексиканки»). Я делала ремиксы песни, чтобы поднять ее рейтинг, и «Любовь мексиканки» стала песней лета в Европе. А поскольку мне уже прислали сценарий фильма, то разъезжая по старому свету, я могла выучить его наизусть и несколько раз порепетировать, запомнив произношение, ведь текст был на английском языке. Продюсеры записали на пленку текст и послали мне кассеты для того, чтобы я могла научиться на слух и по памяти правильно произносить слова, поскольку мое английское произношение тянуло на двойку по десятибалльной шкале.

Покончив с поездками, я сразу вернулась в свой дом в Лос-Анджелесе. Мне понадобилось несколько недель, чтобы уменьшить акцент и улучшить произношение. Отсюда я направилась прямо в Нью-Йорк, где провела три месяца, снимаясь в фильме. В заключительный день съемок я поговорила с Эмилио и сказала:

— Завтра у меня свободный день, и я пройдусь по магазинам купить что-нибудь, схожу в театр, а потом я возвращаюсь в Мексику. Слушай, Эмилио, — спросила я, — почему бы тебе не сказать своему другу, ну тому, о котором ты всегда талдычишь, чтобы он позвонил мне, и мы встретились? Но только выпить по бокалу, о’кей? Никакой еды, ничего такого. Ты же знаешь, что слопать целый ужин, а потом выносить жуткую слабость и вялость, это не мое.

С того конца провода доносились восторженные крики Эмилио — наконец-то я собралась на встречу с его другом. Не откладывая дела в долгий ящик, он немедленно поговорил с Томми. Позднее Томми рассказал мне о своем разговоре с Эмилио.

— Томми, помнишь мою подругу, с которой я хотел тебя познакомить? — спросил Эмилио друга. –

Некая королева для короля, дружище. Так вот, она в Манхэттене, пригласи ее на свидание, она ждет твоего звонка.

— Послушай, Эмилио — тут же ответил Томми. — Сейчас у меня не самое лучшее время для свиданий с кем бы то ни было… Я приглашу ее только на бокал вина, о’кей? Никаких там ужинов, ничего такого.

Он тоже ничего ни о ком не хотел знать.

На улице было холодно, шел снег, и я надела теплое пальто. Придя к месту встречи, я вошла в ресторан. Метрдотель повел меня к стойке бара, находившейся под лестницей. Ресторан был оформлен в итальянском стиле. На столиках стояли свечи, и это создавало особенную, неповторимую атмосферу. На мне было пальто цвета слоновой кости, а длинные волосы были небрежно распущены по плечам, как у Маримар. Собственно, такие непослушные волосы у меня от природы. Из всех мужчин, находившихся в ресторане, выделялся один, сидевший за столиком в одиночестве с бокалом ледяного мартини в руках. Он был просто красавцем, и с первой секунды привлек мое внимание. Меня сразу потянуло к нему, едва я его увидела, и, спускаясь по лестнице, я молилась, чтобы это был он. Я продолжала идти в сторону красавца, а когда он мне улыбнулся, я поняла, что это был Томми Моттола. Сейчас я думаю: бог знает, что я сделала бы тогда, если бы он мне ни чуточки не понравился. И слава богу, что это было не так!

Той ночью мы разговаривали несколько часов. Честно говоря, я даже не знаю, о чем мы с ним беседовали, потому что мой английский был не на высоте, и я говорила только самое необходимое. Тем не менее, похоже, он понимал все, что я говорила. На самом деле меня с моим ломаным английским спасал запомнившийся текст сценария только что снятого фильма, но, судя по мимике и жестам Томми, те или иные фразы, выпаленные мною, попадали четко в цель, потому что он даже смеялся. Совершенно очевидно, что это малобюджетное независимое кино имело право на свое существование. С самого первого момента встречи с Томми мне понравилось в нем все: он был такой статный, мужественный, он был зрелым мужчиной… Я не могла вспомнить, была ли я знакома хоть с одним подобным мужчиной раньше. Мы сидели за столиком и были едва знакомы, мы ничего не знали толком друг о друге, а Томми уже вселял в меня уверенность и спокойствие. Я чувствовала, что могла бы спорить с ним, возражать, а он не возмущался бы и не устраивал скандал. С первой минуты он дал мне понять, что он здравомыслящий человек с широкими взглядами на вещи. С того дня и поныне эта черта его характера нравится мне больше всего.

Когда мы очень уважительно и любезно прощались, он попросил меня встретиться с ним снова.

— Когда я снова увижу тебя? — спросил он по-английски.

— Через год, — тоже по-английски кратко ответила я, уложившись в пару слов. Бедняга ничего не понял. По-видимому, он подумал, что я не поняла его вопрос, потому что переспросил меня на ломаном испанском:

— Через сколько