на траву. Справившись наконец с рвотными позывами, Мия легла на спину и раскинула руки, стремясь унять сердцебиение. Только оказавшись на земле, она поняла, что от бешеной скачки взмокла так, что рубаху выжимать можно было, колпак её куда-то делся, как видно, слетел с головы, и спутавшиеся волосы облепили шею и лоб. От земли тянуло холодком, и кожа сразу покрылась мурашками. Над головой безучастно мерцали звёзды, тишину летней ночи нарушал только плеск воды да щебет каких-то ранних птиц. Мия приподнялась, обтёрла раскрасневшееся лицо рукавом рубахи и принялась стаскивать сапоги.

— Что ты делаешь? — надсадным голосом спросила Ная.

— Если собаки взяли наш след, их нужно обмануть. Пойдём по реке вниз по течению, я поведу коня, а вы в седле поедете. Бурый нас троих долго не сдюжит.

Ная начала ныть, что она устала, больше не может ехать, хочет есть, пить, спать и умереть одновременно. От одних только слов о еде Мию снова вывернуло, уже одной только желчью. Утерев рот лопухом, она наконец встала и потащила Наю к коню.

— Я хочу передохнуть, ну пожалуйста! — протестующе заревела та.

— В могиле передохнёшь, — отрезала Мия и едва ли не пинком загнала скулящую Наю в седло, после чего подсадила к ней малышку. Правда потом она смягчилась и достала для них из седельной сумки бурдюк с водой, хлеб, сыр и несколько сушеных до каменной твердости рыбин.

Взяв бурого под уздцы, Мия нашла пологое место и спустилась к реке. Та уже подмелела, обнажив округлые склизкие камни, но ещё не пересохла. Обычно неглубокие реки в округе пересыхали к середине лета, после Солейнтера, до которого оставалась как раз неделя. Мия завела бурого поглубже, так, чтобы вода доходила ему до бабок, и повела вниз по течению. От холодной воды ступни быстро онемели, но уж лучше она замёрзнет, чем отдаст себя на растерзание собакам и другим, двуногим тварям.

— И куда мы едем? — впившись зубами в жесткий рыбий бок, спросила Ная.

— К морю. Выведу вас на дорогу, дальше сами разберётесь, мне в Портамер надо возвращаться, иначе мне голову снимут. Ты сама-то откуда?

— Я при таверне на Старом Тракте жила… раньше.

— Ты служанка, что ли? Или в кухне трудилась?

Ная промолчала, продолжая сосредоточенно грызть рыбину, сидевшая перед ней в седле девочка лениво жевала ломоть хлеба. Мия хлопнула заартачившегося бурого по шее. Ясно, кем эта Ная в таверне трудилась, можно было и не спрашивать.

— Лет-то тебе сколько?

— Не знаю, — рассеянно пожала плечами Ная, — хозяйка велела всем говорить, что пятнадцать.

— И давно ты говоришь, что тебе пятнадцать?

— Не помню, да я и не считала. Правда, как меня один офицерик отделал, — тут она обернулась к Мие, оттянула пальцем верхнюю губу и продемонстрировала дыру, зиявшую на месте трех зубов, — так меня брать плохо стали, хоть сколько не говори. А потом меня хозяйка вот этим и продала. Говорила, правда, что на месяц, а вышло вона что.

— Долго ты там пробыла?

— Не знаю, да я и не считала… Крови, кажись, трижды приходили, а может, и больше.

— А она? — Мия кивнула на девочку, уже съевшую свой хлеб и задремавшую на руках у Наи.

— Она-то недавно, может с месяц, но я не считала.

— А зовут её как?

— Не знаю, так она не говорящая. Вроде не глухая, всё слышит, а сама не говорит. А ты, — Ная быстро зыркнула на Мию и сразу же отвела взгляд, — ты-то чем промышляешь?

Мия вздохнула и поджала губы. Так-то у неё на любой случай было много ответов заготовлено, кто она, как её зовут и чем она занимается, да только отчего-то врать вовсе не хотелось.

— Воровка я.

— А правду про Гильдию Воров говорят? Мне один парень рассказывал, что все те, кто в Гильдии, те золото лопатой гребут и даже титулы благородных себе справить могут.

— Набрехал он тебе. Хотя кто-то может… — на секунду перед глазами всплыло лицо Вагана, и Мия поёжилась — ох и влетит ей за то, что с пустыми руками вернётся, а как до мастера слух про пожар дойдёт, то тут совсем не поздоровится.

Глава III. Девы и единорог. Часть VII

Небо всё больше светлело, розовело на востоке. На одном из берегов они заметили небольшой табун лошадей, как видно, возвращавшихся с ночного выпаса. Значит, где-то неподалёку стояла деревня, но самих домов они не увидели. В какой-то момент ноги Мии так замерзли, что ей стало казаться, будто идёт она не по каменистому дну, а по лезвиям мечей или битому стеклу. Посчитав, что прошли они уже достаточно для того, чтобы сбить собак со следа, она присела на камень, натянула на мокрые ноги сапоги и вывела бурого на берег. Когда солнце уже взошло, они наконец выехали к дороге.

— Тебе есть куда податься? — Мия велела Нае и девочке слезть с коня и полезла подтянуть ему подпругу и подправить ремни, державшие седельные сумки. — Родня какая или…

— Не, мамка-то моя при той же таверне жила, да только я её и не помню, говорили, померла она, как меня родила. Я б вернулась, шибко хороша наша таверна была, к нам даж эти… посольцы заморские иногда заглядывали, когда путь в столицу держали, да тока далеко ж меня увезли. Я и пути назад не знаю. А может тут каки таверны есть? Так-то всё равно, где мне быть.

— В смысле вернулась бы? К хозяйке борделя, которая тебя этим выродкам продала? — Мия обернулась и уставилась на Наю.

— Так не знала она, видать, — Ная вся как-то съёжилась, приподняла плечи, будто пытаясь защититься. — Они ж вернуть обещали. Вот только не добраться мне до тудова, ну так я другую таверну найду, где можно. На этой-то дороге есть какие, может, знаешь, может, где примут меня? Без зубов-то плохо меня берут, и то правда, но тут чай не зубы главное, да я и отвернуться могу.

У Мии перед глазами всплыл образ того трактира, в котором она недавно ночевала, и рябые, отёчные лица трактирных шлюх со следами недавних побоев. В рот она им не заглядывала, но их красот и без того хватало.

— Ты совсем тупая, да? — Мия сама не заметила, как вцепилась в ворот рубахи Наи и сильно тряхнула, так, что у той оставшиеся зубы лязгнули, — Что, всю жизнь собой торговать хочешь? А если тебя ещё куда продадут, ещё каким тварям, любящим смертельные забавы?

— А вот и не продадут! Буду Яю истовей молиться, он