утверждал, что при рассмотрении иска христианина к иудею первый должен был доказать свое обвинение с тремя весино, «один из которых должен быть иудеем».

К обязательным условиям принадлежности к весино нельзя отнести и домовладение. Наши источники связывают статус весино не столько с владением собственным домом, сколько с фактом постоянного проживания на территории общины, а потому подчеркивают, что дом должен быть «заселенным» (casa poblada). Не случайно в ряде случаев старокастильское «vezinos» может быть напрямую переведено как «соседи», т. е. лица, живущие в одной местности, в непосредственной близости друг от друга. Так следует трактовать употребление понятия «vezino» в 158-м титуле пространного фуэро Сепульведы. Он предусматривает право жалобы на лицо (vezino), чей дом находится в аварийном состоянии, чреватом обрушением стены или другой части постройки, что может нанести ущерб истцу. Естественно, такая жалоба могла быть подана лишь на соседа[408].

Однако и факт постоянного проживания не может рассматриваться как неотъемлемый признак статуса весино. Наряду с постоянными жителями среди них могли оказаться и лица, не соответствовавшие этому критерию, что видно, в частности, из содержания 196-го титула пространного фуэро Сепульведы. Он допускает включение в состав весино лиц, не проживавших на территории общины, но обратившихся с просьбой о его предоставлении. В случае положительного решения совершенные ими ранее сделки по приобретению «наследственных владений» в пределах консехо получали законную силу. При этом проживать на территории общины было необязательно[409].

Подобная ситуация наблюдалась и в Куэльяре. Так, во второй трети XIV в. в нескольких куэльярских документах фигурирует некий «Альфонсо Перес, сын Бласко Переса», выступавший в качестве сборщика платежей в королевскую казну на территории епископств Авилы и Сеговии. Постоянным местом жительства он называет Бургос, однако относит себя к весино другого консехо — Медина-дель-Кампо[410]. Симптоматично и то, что некоторые лица, называвшие себя «vezino» в дарственных актах, иногда считали нужным особо указать на факт постоянного проживания в городе, т. е. на то, что они, принадлежа к местным весино, являются также и жителями (moradores) этого же поселения[411].

Основную массу весино и в Куэльяре, и в Сепульведе должны были составлять все же земле- и домовладельцы, постоянные жители этих мест. Однако отмеченная нечеткость критериев доступа в описываемую группу не могла быть случайной. Она оставляла возможность для субъекта реальной власти решать вопрос о предоставлении статуса весино в собственных интересах.

Кто же обладал такой властью в консехо? Во всяком случае, не коллектив весино. Во-первых, источники не упоминают о каких-либо собраниях, состоявших из одних весино (в противовес не-весино). Те известные по текстам сходы, которые действовали в системе общины и выражали ее волю, стремились объединить максимально широкий круг лиц — «todas las gentes»[412]. Во-вторых, нет ни одного положения, которое позволило бы рассматривать сообщество весино как особую группу полноправных членов консехо в противовес неполноправным. Если это сообщество и противопоставлялось кому-либо, то лишь лицам, не проживавшим на территории общины, — так называемым чужакам (omnes de fuera).

Противостояние таким чужакам, основанное на стремлении оградить исключительные права консехо от их посягательства, создавало некое подобие уз солидарности, на которых основывалось групповое сознание весино. В Сепульведе они обязаны были оказывать друг другу помощь в суде в случае, если одну из сторон представлял «свой» (местный) весино, а другую «чужак», и не давать в своем доме приюта преступнику из числа последних. Чужака можно было убить безнаказанно. Если же он посягал на жизнь весино, то приговаривался к внесению двойной суммы судебного штрафа по сравнению с тем, который платился за убийство сограждан[413]. Таким же образом «Королевское фуэро» четко регламентировало порядок рассмотрения исков по долговым обязательствам лиц, принадлежащих и не принадлежащих к числу местных весино[414].

Как видно из приведенных примеров, описанное противопоставление весино и чужака было прежде всего противопоставлением людей «своего» и «чужого» местного права. Выше мы уже описывали ту роль, которую играл сеньор в определении правового режима территории. Поэтому он и был тем носителем реальной власти в рамках консехо, который обладал правом предоставления статуса «весино». Не случайно куэльярские и сепульведские акты не дают примеров предоставления этого статуса общиной (скорее всего она и не обладала таким правом). Зато они содержат примеры его пожалования королем, действовавшим в рамках своих сеньориальных прерогатив.

Так, в 1258 г. король Альфонсо X распространил местный «vezindat» на членов капитула приходских клириков Куэльяра, а в 1259 г. — Сепульведы без всякого указания на мнение соответствующих консехо. Он руководствовался лишь собственными интересами — желанием поддержать совершение в приходских церквах обоих городов торжественных поминальных служб за своих предков (прадеда, бабку, отца и мать). В качестве «весино» клирики обоих городов получили и комплекс привилегий, обеспечивавший определенную привлекательность статуса и связанные с ним обязанности. Некоторые из последних носили специфический характер: совершение поминальных молитв теперь рассматривалось как королевская служба, а к службам за предков короля должны были добавиться новые — за самого жалователя, его супругу-королеву и наследников[415]. Однако в основной массе обязанности клириков как весино не отличались от таких же обязанностей сограждан. Выше мы уже обращали внимание на этот факт.

* * *

Все сказанное заставляет дать отрицательный ответ на вопрос о наличии у консехо кастильской Эстремадуры в XIII — середине XIV в. того типа территориальной юрисдикции, который был свойствен муниципальным учреждениям. Еще в меньшей степени обоснованны утверждения о характере описанного института как коллективной сеньории. Данные источников показывают, что консехо по своей сути было совсем не сеньорией, а, наоборот, неотъемлемым, но вспомогательным элементом системы сеньориальной власти. При этом вспомогательная роль института отнюдь не исключала определенного учета интересов членов общины. Последнее выглядит вполне закономерным, если учесть, что полного игнорирования мнения нижестоящих не могла позволить себе феодальная власть ни в одном регионе Западной Европы. Ее возможности грубо и прямолинейно навязать свою волю были весьма ограниченными. Однако и сделанная оговорка не позволяет охарактеризовать консехо как учреждение муниципального типа.

В свою очередь, отсутствие у общины собственной территориальной юрисдикции отразилось в концепции членства в ее рамках. Статус полноправного члена консехо — весино — имел лишь поверхностное сходство с положением запиренейского «burgensis».

Последний был неотъемлемым элементом правового режима свободного самоуправляющегося города, тогда как первый оставался частью иного режима — сеньориального, действовавшего на территории консехо. Привилегии, свойственные статусу весино, не могут заслонить основной его сути, определявшейся отношениями феодальной зависимости[416], а упоминания о «потомственных весино» (vezinos posteros) в тексте пространного фуэро Сепульведы[417] указывают на ее наследственный характер. Не случайно вопрос о включении