велик, чтобы четверо всадников могли проехать бок о бок, мы все равно спешились и оставили наших лошадей пастись снаружи. Я не сомневалась, что здесь им будет лучше. Мне бы точно было.

Мы стояли снаружи, сбившись в кучку. Паммон со спутником остались сидеть верхом.

Стена была толщиной футов в двадцать, так что на деле ворота являлись туннелем. Пен взяла меня за руку. Мы привыкли, что над головами у нас только небо, и не делали ни шага вперед. Я гадала, зачем нам вообще туда идти – сражения ведь проходят снаружи города.

Троянцы рассмеялись, но Пен не удостоила их вниманием.

Паммон обратился ко всем нам:

– Царь Приам с нетерпением ждет встречи с вами.

Я вот встречи с ним не ждала. Стыд из-за травмы сплетался со страхом перед туннелем.

Мы с Пен первыми пошли вперед, ведя за собой наш небольшой отряд. Пока мы шли, я считала шаги – около дюжины. Камни туннеля блестели, усыпанные капельками воды, в воздухе ощущался запах плесени. Я не замедлилась и держалась ровно, несмотря на боль в ребрах.

Думаю, троянцы могли просто спрятаться за своей стеной и ждать, пока греки не сдадутся.

Но тогда они не получат никакой добычи. Амазонки тоже не упустили бы шанс разжиться трофеями.

Когда мы вышли из тоннеля, я заморгала от яркого солнечного света, а сердце стало биться ровнее. Теперь мы шагали по тому, что, судя по всему, называлось дорогой – невероятно прямой, выложенной плоскими камнями.

Все это время Пен не выпускала моей руки.

Дорога оказалась широкой, что мне понравилось, но по обе стороны от нее возвышались стены, что мне не понравилось. Мне было плевать, что стены были искусно украшены цветными камнями, складывающимися в рисунки, – нечто настолько невероятное вполне было способно сойтись вместе и сдавить нас до смерти.

Нагретые солнцем камни начали припекать ноги даже сквозь подошвы ботинок.

Как кто-то мог здесь жить и не превращаться в горстку пепла?

Стены и дорога вывели нас к открытому пространству перед огромным зданием из белого камня, позже я узнала, что оно называется «дворец». На самой верхней из трех ступеней, ведущих внутрь, сидела женщина. Она была первой, до этого на дороге нам встречались только мужчины, которые, разинув рты, смотрели на нас. Рядом с женщиной разлеглась старая рыжевато-бурая гончая, и судя по вытянувшимся соскам она породила на свет немалое потомство.

Спина женщины была прямая, ее голова была высоко поднята. Я подумала, что ее сердце исполнено отваги, вот только при ней не было никакого оружия, даже простого ножа, заткнутого за пояс. Она была беззащитна как новорожденный жеребенок!

Женщина не поднялась нам навстречу, когда мы подошли ближе. Лицо ее несло печать глубокой печали, как я полагала, виной тому была война. Она казалась странной, совершенно чуждой. Голова у нее была непокрыта, черные волосы, густые и растрепанные, напоминали змей. Ее явно не слишком заботил ее внешний вид, что вызвало у меня невольную симпатию и понимание.

Бледно-зеленое одеяние без рукавов ниспадало свободными складками, словно густой сироп, оно скапливалось на коленях и перетекало на землю, полностью скрывая ноги и даже ступни. Горловину и подол окаймляла вышивка золотой нитью. Судя по тому, что золота и украшений на ней практически не было, люди здесь не отличались особым богатством. Я понадеялась, что греки окажутся богаче местных, иначе добыча наша будет довольно жалкой.

Судя по рукам, женщина была довольно стройной, но из-за свободного одеяния она напоминала сугроб.

Как же мы выглядели в ее глазах?

Амазонки носили кожаные куртки с костяными вставками и обтягивающие войлочные штаны, все так или иначе покрытые золотыми пластинами. На них мы гравировали различных животных – орлов, пикирующих на козлов, скачущих оленей, кружащих в вышине ястребов.

На мне был высокий островерхий башлык с вышитыми гордыми львами на нем. Там, где мои руки и ноги выглядывали из-под рукавов или края штанин, на коже темнели татуировки в виде любимых символов Кибелы: солнечных лучей и волнистых линий, обозначающих ветер, колышущий траву. Кожа этой женщины была девственно чиста.

В целом я ей не завидовала, кроме одной-единственной вещи: она явно неплохо переносила жару в своем свободном одеянии, а у меня уже вся голова взмокла, и пот стекал по бедрам.

Она окинула взглядом всех нас, задержав внимание на мне. Когда мы поравнялись, Пен и остальные зашли внутрь, а я остановилась – я не спешила предстать перед Приамом в качестве бесполезной девчонки со сломанными ребрами.

– Добро пожа’овать, – говорила она с тем же акцентом, что и Паммон. – Меня не во’нует ваша судьба, так что я могу приветствовать вас в Трое, – с этими словами она ослепительно улыбнулась.

С чего это ей о нас волноваться?

Она добавила:

– Сейчас Майра встанет и подойдет к тебе.

Если она говорила о собаке, то Майра – какое-то дурацкое имя.

Гончая тяжело вздохнула.

Я тоже вздохнула, невольно повторив за ней, и тут же почувствовала боль в ребрах.

Собака подняла голову, но осталась лежать. В ее возрасте уже не положено вскакивать при виде любого встречного, да и непросто это.

Должно быть, эта женщина плохо соображала, раз пыталась предсказать действия собаки. Кибела явно расколола навершие бедняжки.

Гончая тяжело поднялась и на негнущихся лапах спустилась по ступенькам, чтобы обнюхать мои ноги.

Хозяйка наверняка подала ей какой-то незнакомый мне сигнал.

– Ты погладишь Майру по шее.

Я тут же отдернула руку, потому что как раз собиралась это сделать. Кто угодно погладит дружелюбную собаку.

Женщина рассмеялась, смех у нее был легким и благозвучным.

– Я способна изменить будущее, в мелочах.

– Собаку зовут Майра? – спросила я.

– Да. Тебе нравится?

Имя мне не нравилось, но я не хотела задеть чувства незнакомки, поэтому неопределенно наклонила голову – этот жест мог означать что угодно.

– Как бы ты ее назвала?

– Старая Бронзовая.

Собака свернулась калачиком на брусчатке под первой ступенькой, точно между нами.

– Она не всегда была старой.

Мне пришлось объяснять очевидное.

– Сначала она была бы Юной Бронзовой, потом просто Бронзовой и наконец Старой Бронзовой.

Женщина снова рассмеялась.

– А тебя, значит, зовут Юной Веснушкой?

Я широко ухмыльнулась.

– Людей мы так не называем. Я царевна Ширин. Моя мать – царица Пентесилея. Мы зовем ее Пен, а меня все зовут Рин. Мы амазонки, – добавила я на случай, если она об этом не знала.

– Я царевна Кассандра, Моложавая-Но-Скоро-Буду-Просто Кассандра.

При первом взгляде на женщину я заметила тонкие морщинки, отмечавшие возраст, но стоило ей пошутить, как лицо разгладилось, став