Шрифт:
Закладка:
— Если ты насчёт прописки…
— В жопу твою прописку! По статусу тебе положена коричневая майка. Несоответствие внешнему виду влечёт наказание до трёх дней принудиловки. Хочешь в яму? Ради бога. Только из-за тебя и мне прилетит. Топай в магазин. Я до старосты, через двадцать минут вернусь.
Магазин находился возле помывочной. Ни витрин, ни рекламных плакатов, только доска над входом с надписью «Магазин».
Я зашёл. Народу никого, лишь двое подростков прилипли к прилавку со сладостями. Продавец с заспанными глазами дежурно улыбнулся.
— Чем могу услужить гражданину охраннику?
Магазины в жилых блоках чем-то напоминали универмаги: длинное узкое помещение с прилавками, стеллажами и услужливыми продавцами. Ассортимент достаточно широкий, основная составляющая — продукты питания и одежда. Цены тоже широкие. Подростки, пускавшие слюни над сладостями, взяли пачку печенья за двенадцать статов, и это было не дорого.
— Футболку, — потребовал я.
— О, это сюда, — продавец указал на гардеробную систему в центре магазина.
Футболки и женские платья висели на плечиках. Зелёные, синие, коричневые, чёрно-белые, с длинным рукавом, с коротким, с открытым горлом, с отложным воротником, косоворотки. Тут же брюки однотипно чёрные, зауженные, клёш, свободного кроя, в обтяжку. Рядом на стенде туфли-лодочки, берцы, ботинки, полусапожки, кеды.
Я взял ценник и тут же одёрнул руку. Кусается. Обычная хлопковая футболка с наружным карманом под планшет — триста десять статов. Хотелось бы знать, кто их покупает, если средняя оплата сорок статов в день. Понятно, почему у тёщи бизнес процветает. Рубашки стоили дороже. Я приглядел себе коричневую безрукавку на выпуск, приталенная. На мне бы она смотрелась идеально. Цена восемь сотен.
— Подобрали что-нибудь? — влез под руку продавец. — У нас самый большой выбор и самые низкие…
Я посмотрел на него, и он заткнулся.
— А что-то более приемлемое имеется?
— Могу предложить б/у. Бывшее в употреблении, так сказать. Но всё чистое, заштопанное.
Он снял со стеллажа картонную коробку, в которой кучей была свалена одежда. Я перебрал половину и выбрал более-менее подходящую рубашку, почти один в один с той, что мне понравилась.
Продавец кивнул:
— У вас хороший вкус, гражданин. Триста сорок статов, пожалуйста. Но если пожелаете, то за дополнительные пять статов наша швея вышьет ваше имя на закрылке кармана.
Вышивать всё равно придётся, правда, в помывочной это обойдётся на три стата дешевле, но гулять так гулять.
— Желаю.
— И ещё: если старая рубашка вам больше не нужна, то наш магазин готов выкупить её по цене, скажем, — продавец сделал задумчивый вид, — двадцать статов. Сами понимаете, рубашка не новая, имеются следы починки, одной пуговицы не хватает, обшлага потёрты. Двадцать статов очень хорошая цена.
Я бы отдал её и бесплатно, ибо таскать старую рубаху с собой неудобно, а выкинуть жаль. В общем, покупка обновы обошлась в триста двадцать пять статов. Накладно, учитывая, что всю предыдущую одежду выдавали бесплатно.
Я расплатился и вышел. Вовремя. Гоголь подходил ко входу.
— Готов? — он осмотрел меня критически. — Потянет. Всё, идём на обход.
Гоголь вкратце набросал общую схему сотрудничества внутренней охраны. Развод в шесть тридцать утра, потом либо двенадцатичасовое патрулирование, либо сидишь на базе в ожидании приказа. На следующий день меняешься. Приказать могут что угодно, чаще всего конвоирование осуждённых на ферму. Периодически возникают форс-мажоры в виде облав и разборок с обнаглевшими глаголами. До открытой поножовщины не доходит, потому что и глаголы, и охрана в той или иной степени работают на Контору, но спуску давать нельзя, да и форму держать надо. Для этой цели на базе создали уголок, где можно потягать железо и побуцкать друг друга боксёрскими перчатками. Ночью на базе дежурит бригада из пяти-шести человек на случай какого-либо чрезвычайного происшествия.
За всё это полагались талоны на бесплатное питание, шестьдесят статов в день и премиальные за рейды.
— Что за рейды? — спросил я.
— Сегодня увидишь, — не стал вдаваться в подробности Гоголь.
Задачи патрульных заключались в том, чтобы бродить меж комплексов, реагировать на устные заявления граждан и пресекать любые бытовые склоки, при необходимости проводить следствие и суд. Гоголь показательно разобрал передо мной несколько дел, сводившихся к банальному воровству постельного белья и продуктов питания. Во всех случаях наказание ограничилось предупреждением.
Совершив пару кругов, мы отправились в столовую. По бесплатным талонам получили хлеб, зелёную кашу, масло и чай. Я рассчитывал на большее, как минимум на макароны и сосиску, на раздаче всё это было, но исключительно за статы.
— Ремонтников на ТЭЦ лучше кормят, — присаживаясь за стол, сказал я.
— Это стандартный завтрак по всем бесплатным талонам для жилых блоков, — пережёвывая кашу, резко ответил Гоголь. — Чему ты удивляешься?
— Да я не удивляюсь. Просто констатирую.
— Констатирует он… Не нравится, иди назад к ремонтникам.
Я прожевал ком каши, одновременно языком сковыривая остатки с зубов, и сглотнул.
— Что ж ты злой-то такой? Рычишь на меня с самого начала, словно я у тебя жену увёл.
Он поперхнулся, побагровел. Что, действительно увёл? Так вроде у меня здесь ещё ни с кем не было. Белая с Малкой пытались, да я отказался.
— Ты… Ты вообще нехера не помнишь?
— Что я должен помнить?
— Сука, — он ударил кулаком по столу, я едва успел кружку подхватить, чтоб не опрокинулась. — Ты меня подстрелил на шоу! Тебе мало?
Подстрелил? На шоу? Вот так встреча. Он, оказывается, один из тех охотников, которые пытались завалить меня в Развале. Только который конкретно?
— Я там до хрена кого подстрелил. Можешь место уточнить?
— Возле киоска. Ты засел, а мы…
—…из калашей меня выкуривали, — продолжил я. — Помню, помню. Трое против одного. А получили дырку от бублика.
— Ты в меня попал!
— Ты тоже мог в меня попасть. И чё теперь, предъявы друг другу кидать будем? Ты хотел не за хрен собачий премиальных срубить. Выбрался такой смелый с калашом на безоружных, а теперь обиженного корчишь.
Гоголь запыхтел, но крыть ему было нечем. Он, конечно, молодец против овец, но против молодца сам овца. Так что пускай злобу свою усмиряет.
— Ладно, проехали, — доедая кашу, выдохнул он и протянул руку. — Мир.
— Мир, — согласился я.
Пока пили чай, прилетело сообщение:
Управление внутренней охраны: патрулю шестого блока пройти к месту Ч-19. Заявитель с места Ч-16, заявлена пропажа одной дозы нюхача.
Отдельной ссылкой было прикреплено видео. Я посмотрел. Соплюшка лет десяти-двенадцати что-то толкает глаголам. Те довольные вручают ей предмет. Что конкретно, не ясно, картинка всё время дёргалась, словно снимали из-под полы, хорошо различимы только лица и сам факт передачи.
— Вот и первое преступление, — усмехнулся я.
Гоголь, посмотрев видео, скривил губы:
— Мелочёвка. Девчуха что-нибудь стащила у соседей или родителей и поменяла у глаголов на безделушку, а добрая душа стуканула. Надо проверить. Если родителей обокрала, погрозим пальцем, они ей и без нас неплохо всыпят, если у соседей…
Он не договорил и, дожёвывая на ходу хлеб, поспешил к выходу.
Комплексные места «Ч» находились за помывочной. Блочные трущобы. Вентиляция не работала, вонь шла такая, что в пору задохнуться. Жили здесь нюхачи да подёнщики, перебивающиеся обычным ежедневным сотрудничеством, либо воровством. Дети с малых лет приучались к тому же. На каждом месте по реестру числилось минимум двое, а то и четверо. Ч-19 располагалось внизу, одноместные нары, но проживали трое: мать, отец и дочь. Родители нюхачи. Молодые, меньше тридцатника, но глаза уже замыленные. Если не остановятся, то год-два — и в яму.
Всё семейство сидело, забившись на нары, и пробитыми глазами смотрело на жирного мужика. Тот пыхтел, тряс кулаком, но им было абсолютно плевать все его потуги. У отца семейства под глазом набухал свежий синяк.
— Ты его? — тут же наехал Гоголь на жирного.
— Сам он, начальник. Они уже с утра нюхнули, вон, соседи подтвердят. Сидят, смотрят на мир сычами. А дочка ихняя, эта тварь, воровка…
Он долбанул кулаком по стойке, сотрясая нары.
— Ладно, спокойно. Разберёмся. — Гоголь оттеснил мужика от нар. — Конкретно, что пропало?
— Как что? Я в заявлении указал: пакетик с нюхачом. Доза целая. Эта прошмандовка!..
Он снова занёс кулак над головой, и Гоголю пришлось хватать его за майку.
— Успокойся уже. Ещё раз дёрнешься, я тебе променад до ямы устрою за неподчинение.
Толстяк скрипнул зубами, но напор снизил.
Я стоял за плечом Гоголя, следил
