— Но, чёрт подери, как?.. — изумлённо восклицаю я, отчего Стелла шипит как кошка, инстинктивно морщит нос, жмурится и исступлённо сжимает кулаки, будто её ошпарили или, наоборот, окатили холодной водой. Я тут же понимаю, что это невольная реакция на мой излишне громкий возглас, и перехожу почти на шёпот: — Как? Одно дело выкрасть заключённых. Это сложно, опасно… Но это ещё полбеды. Как вы собираетесь переправлять их на Землю? Билеты на корабль, контроль при посадке… Не говоря уже о том, что военные пронюхают… А может быть, уже пронюхали о том, что с базы пропадают заключённые. Поддельные документы?.. — Я смотрю на Стеллу, а она уже отходит от своей болезненной реакции на моё шумное поведение. Стелла спокойно глядит на меня и даже слегка улыбается.

— В этом нет необходимости, — говорит Стелла, а я замечаю, что улыбка у неё невесёлая, нервная и словно бы снисходительная. — Земля сама прилетела к ним. Кермит грамотно всё организовал. Эта делегация…

— Кермит? — я вновь не могу себя сдержать, но теперь, призывая к тишине, Стелла лишь прижимает указательный палец к губам. — Кермит тоже в теме? — шепчу я.

— Ещё как, — прежним холодным тоном отвечает Стелла. — Он и есть тот влиятельный журналист, который уговорил меня на это предприятие. «Убойный, — говорит, — получится материальчик». Это он устроил приглашение земных журналистов на Меркурий. Не обращайте внимания на его легкомысленное поведение и внешний вид, на самом деле Кермит — очень серьёзный и авторитетный в журналистике человек, — завершает Стелла, и я понимаю, что это уже совершенно точно перебор. Перебор во всей своей красе, перебор со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами, перебор по полной, если так можно выразиться, королевский перебор.

Да в жизнь не поверю, что Кермит — этот фигляр, этот комнатный конспиролог, пьяница и балагур — является влиятельным и авторитетным журналистом. Кто угодно, но только не Кермит! На что рассчитывает Стелла, рассказывая подобные байки? А я и уши развесил! И это даже хорошо, что она заговорила о Кермите, это вскрывает её карты. Если не ошибаюсь, на языке картёжников это называется блеф. Всё, что хотите — подземные узники, земляне-заговорщики, да хоть инопланетные захватчики, но только не Кермит-влиятельный-журналист. Не бывает такого! Кермит-лягушачья-морда — вот его истинное имя и предназначение. Как вам это нравится? Я, конечно, понимаю, что по внешнему виду о людях не судят. Но ведь с Кермитом я имел удовольствие общаться несколько раз. Удовольствие — разумеется, в переносном смысле. Я составил о нём определённое мнение. И оценка эта, увы, не в его пользу. Прокол это со стороны Стеллы. Наверное, я и слушаю её (почти поверил, следует признать) только для того, чтобы поймать на таком вот моменте, жду, когда она скажет какую-нибудь нелепицу. И надо же — дождался. И всё ведь у неё получается гладко, целостная картинка, все детали ровно умещаются в незавершённую мозаику. Говорю же — почти поверил, готов уже был принять их точку зрения и даже идти с ними не бог весть куда. Но Кермит… Нет, решительно перебор. Повторюсь — всё, что угодно, но только не серьёзный и влиятельный Кермит. И я уже подумываю о том, чтобы выйти из игры пока не поздно. Пока ещё не совершил ничего противозаконного, сбросить карты и забрать своё. Нужно-то всего-навсего дать о себе знать. Дать знак земным военным. Просто громко заявить о себе или выйти из тесной комнатушки. В самом деле, что такого? Смогу ведь доказать, что меня похитили. Скажу, что держали незаконно взаперти. Что я мог сделать против них? У них ведь и оружие наверняка имеется. Если у двоих меркурианцев-псевдополицейских оружие точно было, то и у Ара оно вполне может быть. Так что есть у меня вполне законное и уважительное оправдание своему поведению. Сдать всю банду земным властям, чего же ещё проще?

Но я ничего не предпринимаю. Не знаю, почему, но стою молча и ничего не делаю. Что-то здесь не так, есть в Стелле что-то. Что-то настоящее и честное. Сам не знаю, что это, но что-то такое, что не даёт мне права сдать их. И Стелла смотрит на меня в упор. Испытующе смотрит, словно бы насквозь, словно бы угадала моё настроение и ход мыслей. Требовательно смотрит, будто бы говорит мне — давай определяйся, с кем ты! То ли из-за этого, то ли потому, что ещё что-то чувствую к ней, я стою и ничего не делаю.

— Стелла… — начинаю я, но тут же замолкаю. Не знаю, зачем я начал и что вообще хотел сказать.

— Да, Стефан? — произносит она, тихо, мягко, почти нежно. Стелла будто оттаяла немного, но это, разумеется, мне только кажется. Кажется, конечно, просто хочется услышать нежные нотки в её голосе.

— Почему вы не говорили, что у вас есть муж?

— Какое это имеет значение? — отвечает Стелла, пытается быть спокойной и может быть даже холодной. — Простите, Стефан…

Что-то надламывается внутри неё, переполняет чувствами, Стелла опускает глаза. И мне непонятно, что за чувства сейчас берут в ней верх — взаимная симпатия или же просто жалость и сожаление. Как хотелось бы узнать об этом, и какая уже, в самом деле, теперь разница? «Пусть будет жалость, — решаю я, — как к щенку, которого долго водили на поводке, а завели в клетку».

— Простите, Стефан, — повторяет Стелла, а я думаю о том, что это было частью плана, частью общего замысла с самого начала.

Глава 22. Конспирология на практике

Два шлема, что болтаются у меня за спиной, стукаются друг о друга, бряцают с глухими тупыми звуками. Со стороны это, должно быть, выглядит нелепо: человек в скафандре и с двумя шлемами за спиной. Смешная, вероятно, картина, но мне не до смеха, я продолжаю движение. С некоторым трудом, но иду вперёд. Идём не слишком быстро, крейсерская скорость пешехода, но идём. Ар периодически сообщает, что в график укладываемся и признаёт темп приемлемым. Каждые минут десять говорит об этом, хотя мне кажется, что он не совсем доволен, думает, что могли бы идти побыстрее, но вслух напрямую этого не высказывает. Скафандры сковывают движения, а ноша за нашими спинами даёт о себе знать. Полтора скафандра — это вам не шутки. Меркурианское тяготение, конечно, облегчает наш вес, но оно же имеет обратную сторону медали: