Таня нарисовала ворота, которые открывались в прекрасную страну. На пути в нее разинула свою черную пасть бездна. Плохим: людоедам, воровке с бриллиантами, хохочущему фашисту, бандитам, которые отнимают хлебные карточки, — туда не было хода. Сам Кот в сапогах стоял у ворот со шпагой и не пускал их, потерявших свои души. Тяжеловатыми для облаков оказались эти плохие люди. А перед хорошими он раскланивался, как церемониймейстер на балу: снимая шляпу и галантно выставляя вперед лапу в сапоге. И приглашал их пройти через сияющие ворота. Девочка с котом прыгали по облакам, летели на них. И другие хорошие люди летели рядом, потому что добрая душа делает тебя легким. Как воздушный шарик, она поднимает тебя в голубую высь.

Людоеды появились, когда Таня почти перестала бояться. Она надеялась, что дверь в прихожую не так легко открыть. Но они быстро проникли в квартиру и пошли по коридору, разыскивая девочку. Их шаги стихли возле комнаты Смирновых.

— Отсюда печкой тянет, — сказал мужской голос.

Дверь затряслась от толчков.

— Заперто.

— Доча, открой, я тебе куклу принесла!

В женском голосе Таня узнала тетку с рынка.

— Ай, хороша бобка! С голубыми глазьями, — сладко запела людоедка.

— Может, нету ее там? — спросил мужской голос.

— Да здеси она! Я чую.

Один из них шумно задышал рядом с замочной скважиной, и Таня почти ощутила смрад людоедского дыхания.

— Ключ с той стороны оказалси, — сказала тетка сообщнику.

Снова послышались сопение и возня… Людоеды попытались что-то воткнуть в скважину, чтобы освободить ее от ключа. Они были сильными. Ключ задергался в Таниных руках. У нее пальцы побелели от напряжения, но она не уступала.

— Крепко держит девка!

— Дай-ка, я попробую.

Дверь вздрогнула от сильного удара.

— Нет, — остановился мужик. — Так шума много будет.

В щели появилось лезвие топора. Таня смотрела на него, беззвучно плача. Она все еще удерживала ключ в скважине, словно в нем было ее спасение. А людоеды тем временем отжимали замок. Когда язычок сдвинулся, девочка перебежала от двери к окну.

Нет, она не успеет спрыгнуть с балкона ее убийцы уже вошли в комнату.

— Доча, только не кричи.

Таня и не смогла бы, она оцепенела от страха. Но шум все равно начался.

— У-у-у!

На голову мордатому мужику упала рыжая молния. Это Рыжик, который все время тихо сидел на полке над вешалкой, содрал с людоеда шапку, принялся бешено рвать когтями его лицо. Взвыв, мужик схватился за глаза. Людоедка прыгала вокруг с топором. Она все примерялась, но никак не могла ударить кота — боялась зарубить своего напарника.

В комнате неожиданно возник военный с вещмешком, Таня не сразу узнала отца. За ним, услышав крики, поднялся дворник Аким. Он громко засвистел в свой свисток, вызывая патрульных. Людоедов расстреляли в тот же день.

Отправляясь в Ленинград, отец собирался сначала на 1б-ю линию, чтобы передать посылку семье своего товарища, а потом уже — домой. 1б-я была по пути, но он неожиданно поменял планы. И все из-за истории, которая случилась с ним в тот день на Дороге жизни[19].

Перед этим папа не спал две ночи подряд. Он задремал, сидя в грузовике рядом с шофером. Дорога жизни на льду Ладоги, по которой везли продукты в осажденный Ленинград и вывозили блокадников, обещала жизнь и порой отнимала ее. Грузовики попадали под обстрелы, проваливались под лед вместе с грузами и людьми.

Полуторка, на которой ехал папа, была неожиданно остановлена регулировщиком. «Впереди большая полынья от снаряда. Вон там надо взять немного правее, — сказал регулировщик водителю и вдруг ни с того ни с сего обратился к Таниному отцу. — Вы поторопитесь домой. А то кот там один не справится».

Папа так устал, что не удивился словам незнакомца, хотя удивляться было чему. Ладно, дом сохранился у многих, но какой шанс был отыскать в Ленинграде живого кота?

В периоды навигации она проходила по воде, зимой — по льду и связывала блокадный Ленинград со страной.

Тяжело груженая полуторка поехала дальше. Огни ее фар прорезали мглу, высвечивая летевшие во все стороны снежинки. Отцу показалось, что он лишь на минуту прикрыл глаза, и тут его отбросило к дверце. Это шофер резко вывернул руль, в последний момент разглядев сквозь треснувшее лобовое стекло черную полынью.

— Ты держи свою дверь слегка приоткрытой, — посоветовал он папе. — Если что, выпрыгнуть успеешь. Грузовики в момент проваливаются. Вот едет машина — и сразу нет ее! Только фары светят из-под воды, пока не погаснут…

— Нас же предупреждал регулировщик про эту полынью, — удивился отец. Но шофер ответил, что они ни с кем не разговаривали.

Отец принялся спорить — как это ни с кем не разговаривали? Он очень хорошо рассмотрел того регулировщика: добрые глаза, пар изо рта, ушанка, туго завязанная узелком у подбородка, мерцающий фонарь в руке.

Измученный водитель впервые рассмеялся и сказал, не отрывая взгляда от дороги:

— Да тебе, браток, сон приснился. Ведь ты спал все время. На этой трассе нам не то что останавливаться, тормозить запрещено! Под угрозой расстрела. Даже если рядом машина с людьми будет тонуть, я обязан двигаться дальше…

Папа привез с собой буханку хлеба, банку тушенки, мешочек сушеной рыбы, несколько кусков сахара и леденцы. Мама и Таня накрыли на стол. Давно на нем не было такого угощения и не стояли три кружки сразу. Смирновы уселись рядышком, как в прежние времена. Таня с одной стороны прижалась к папе, мама — с другой. И Рыжик время от времени подходил к хозяину, чтобы потереться о его ноги. Но