Хозяин налив махнул ещё одну рюмку.

Он проглотил.

— А эта⁈ — достал я из внутреннего кармана.

Всё тоже олово внутри.

— А эта⁈

Из складок нижнего.

На тусклый, довольно старый швен хозяин смотрел довольно долго.

И я точно так же.

Так же как и он, я с напряжением рассматривал рога и вензельный узор.

Наконец, хозяин поморщился. Он поиграл тёплой жидкостью на дне объёмного кубка. И проглотил.

— Этот настоящий!

— Слава богам!

Зубки скрипнули. Налив ещё, дух не стал снова пить. Он посмотрел на монету. На меня… и снова на монету.

— Я тебе ещё одни штаны дам… в дорогу… И не возражай!

* * *

Бутылка — опустела. Распластавшись поперёк стола, я поясницей лёг на червлёную, синюю шерсть.

Она приятно шелестела… и покалывала.

Мне было… хорошо.

— Вот вернётся… красавица, — «дышал» дух на сцене, — И всё… Всё будет хорошо…

— Да… всё б-удет.

Я икнул.

«Спать хочется, — всплыла внезапно мысль. — И по малой нужде… а впрочем… можно и попозже».

Я просто смотрел… как, пробиваясь сквозь окошко, лунный свет… Как он гуляет по плетенью.

«Какое… чудо».

— Я видел фею… наверно… Как вы считаете… их ну-ужно опасаться?

— Этих-то?.. (Словно бы над ухом). Да где ты их видел⁈ У нас тут лисицы да волки… Ф-ею!

— Вол-ки, — повторил я тихо.

Кобольд сидел рядом со мной и писал. Он попросил меня передать записку его знакомому в Заливе… и я сог-ласился.

Лёгкий скрип пера. Он отдавался эхом… Успокаивал.

Фавоний «дёргал»; он улыбался своему, но в целом продвигался ровно. Точно, каждая мысль уже давно была обласкана… И теперь оставалось только записать.

Чёрные брови хозяина плясали.

— Ясно…

Закрыв глаза, я завалил голову набок.

Дух сидел за соседним столом.

Он царапал.

Просмотрев написанное, Фавоний осторожно, точно боясь спугнуть, присыпал текст мелким песком. Нечто лукавое как будто на мгновенье отразилось на его лице… Или мне лишь показалось?

«Словно… гадость какую выдумал и ждёт теперь результата, — подумал я недовольно. — Надо будет… глянуть».

Фавоний спиной прислонялся к колонне в отдаленье. Он кивнул и завернул исписанный лист. Неожиданная мысль прошлась по его бровям. Те опустились, а сразу после поднялись к торчащим, начёсанным белым локонам. Дух разулыбался. Он вновь развернул бумагу и приписал несколько строк. Кажется, что-то исправил.

Я открыл глаза.

Фавоний заворачивал бумагу, сидя рядом.

— Ты прости, — проговорил он, заметив движенье. — если что… там. Всякое в жизни бывает… Ты ведь знаешь… В Залив не забудь только зайти!

«Ер-унда ка-кая…»

— Не забу-уду!

— Вот и ла-адно.

Глянув на письмо, я постарался сделать в памяти «зарубку».

— Люди! — процедил дух через зубы. — Об адресе ты лучше у пастухов спроси… там их вечно много… Или у дежурных на воротах…

Как человек разумный, как человек осознающий, что и зачем происходит, я предпочёл не спорить. Кивнул. И закрыл глаза. Затылок сам собою опустился на шерстяную, шершавую ткань. Загривок защипало.

Переплетенье высилось всё там же. Пока мы говорили, «дева» тени будто бы немного распрямилась. Показала скат пологих плеч… и немного…

Кажется, Фавоний снова выронил бумагу. Он расплевался; нырнул под стол и принялся «ходить».

Под потолком зависло колесо… и обод из желтоватого металла сверкал подобно глазу… Очень странное сравненье.

В какой-то момент я понял… что засыпаю. И реальность перестаёт быть такой непоколебимой. Столешница под тканью как будто начала ходить… рассыпаться мелкой крошкой…

С треском и шуршанием прибоя.

Я услышал… как шелестит шерстяная ткань… вместе с моими волосами.

Они как будто тоже начали трещать.

«Это, ничего… Ведь… корни ведь никуда не денутся… Кор… ни…».

Веки совсем отяжелели. Лицо матери вдруг вспомнилось… не знаю почему.

Я увидел, как она смеётся. Как плачет радуясь…

«…при дворе…»

Лишь я один на целом острове добился… такого места… Это финал любой дороги.

«Только слова».

До необыкновенного живо в памяти всплыла улыбка. Слёзы.

Я рыгнул.

— Не спи!

Письмо «Ударило» в грудину.

— И почему Вам вечно мало⁈

— … нам?

Пуча глаза, я моргнул.

Хозяин изобразил нечто сложное:

— Ну… то есть всем «вам»… Ты меня понял.

— Н-нет.

Я ничего не видел.

И не слышал.

Должно быть, уже во сне я моргнул.

Мне чудилось что грубая ткань искрит и горит бездымно. Что на мне уже нет штанов… и волос тоже нет.

Кажется… я видел круговорот песка… Скульптуру, которая неспешно вращалась.

Тихо… Тихо…

Треск огня. Звон комара над самым ухом.

Я видел, как медная ложка, медленно летя, распалась яркой белой вспышкой, от края и до конца. На это было больно смотреть.

Заблестело стекло.

Зеленоватый и лиловый свет закручивал похрустывающий песок.

В животе моём дрожало… а из лёгких вышел воздух. Просто вышел. Это был долгий, очень долгий выдох, который я никак не мог остановить. Мне снилось, что я пытаюсь зажать свой рот… Но воздух всё равно выходит… Золотистая руда, целые глыбы обнажились. Они почти текли.

Я чувствовал бумагу.

Я видел в глазе смерча… небо.

XXII

Гор. Залив.

Пятнадцатый день шестого месяца двадцать третьего года.

Хруст переплёта. Я лишь мельком взглянул на заглавье и тут же старый, какой-то «шершавый» запах ударил в нос. В горле заскребло и запершило так… что захотелось тут же захлопнуть. И больше уже не открывать.

Медленный выдох.

Ни перечня статей. Ни номеров страниц.

Я хотел найти что-то про «огра» или «истинного дракона», но закончил тем, что просто листал, надеясь случайно наткнуться хоть на что-нибудь.

'…Д*ХИ-ХОЗ**ВА…

Не ведя своего происхождения от земли, но, ведя от отцов богов, дух-хозяин не может быть ни схвачен, ни ограничен в своих желаниях. Кровь и кости э**х созданий условны, а перемены для них так же естественны и необходимы, как для нас дыханье.

Непостижима душа хозяина, так как не имеет он постоянного тела; но ходит по земле*** ам постоянно подражает нам, а также тварям поднебесным.

**вя и в жилищах, и в мире тонком, дух *тот подражает нашему виду, но не способен повторить его. Зан*т тем же ремёслами, но методы его неп***ны и недоступны.

(Пара строчек почти совсем истёрлась. Угл страницы оказался измят).

** ка способны зачать дитя, но походить оно будет более на них, нежели на пару.