лица начали покидать город. В тот же день тайная полиция, НКВД, начала сжигать свои архивы, и из труб здания на Лубянке поднимался густой черный дым. Сам Сталин подумывал о том, чтобы уехать в Куйбышев, расположенный в 600 милях от Москвы. Его специальный поезд и личный самолет «Дуглас DC-3» были готовы к отправлению.

Но Сталин не уехал, хотя и поехал на вокзал и ходил взад и вперед возле своего поезда. Вместо этого он успокоился и поклялся остаться. 19 октября он объявил военное положение, и подразделениям НКВД было приказано стрелять на поражение в мародеров и дезертиров. Многие мирные жители были убиты в последовавшем хаосе, но порядок был восстановлен, и город не был оставлен. Если бы Москва, центр коммуникаций и духовная столица России, была бы покинута и досталась немцам, их зимовка была бы намного легче, и ход русской войны, несомненно, был бы изменен.

Однако, по мере ухудшения погоды, немецкое наступление начало терять темп, и реализация первоначальной стратегии стала проблематичной. Генералы хотели сконцентрироваться на достижении Москвы, аргументируя это тем, что она является нервным центром коммуникаций и оружейной промышленности, и что захват города сломит боевой дух русских. С другой стороны, Гитлер был одержим кавказскими нефтяными месторождениями и был полон решимости направить ресурсы на эту цель, даже если это означало не достичь Москвы к Рождеству. Как уже говорилось, прусская военная традиция заключалась в том, что король должен прислушиваться и советоваться с дворянами в процессе принятия основополагающих решений.

Прусские генералы Гитлера выбрали Хайнца Гудериана, который всегда был любимцем фюрера, в качестве своего представителя. Он отправился на встречу с Гитлером, и они встретились в простой комнате, обставленной по-спартански, с дубовым столом, стульями с прямыми спинками и картами на стенах. Гудериан вспоминает, что Гитлер был дружелюбен и открыт и внимательно слушал, пока он излагал свои доводы. Когда он закончил, Гитлер высоким, серьезным голосом объяснил, как отчаянно Германия нуждается в кавказской нефти и что экономические соображения должны быть на первом месте. Он сказал Гудериану, что генералы не до конца понимают всей геополитической картины. В этот момент Гудериан, вероятно, думая об отставке Бека и о поместье в Польше, которое он выбрал для себя, не стал настаивать на своем.

Затем Гудериан сообщил Гитлеру о растущем влиянии зимы на эффективность боевых действий из-за недостатка теплой одежды для войск. Невероятно, но даже тогда Гитлер упорно отказывался снабжать свои армии зимним снаряжением, возможно, полагая, что холод заставит их решительнее продвигаться к зимним квартирам. Не менее серьезным было и то, что механизированная техника и артиллерия не были утеплены, а антифриз был в дефиците. Ирония заключается в том, что если бы «Барбаросса» была начата в середине мая, как первоначально планировалось, а не шесть недель спустя, армия легко оказалась бы на зимних квартирах к началу декабря. Гитлер сказал, что позаботится об этом, но линии снабжения были растянуты, а боеприпасы были важнее, чем антифриз. Он велел Гудериану продолжать наступление.

В результате войска, находившиеся в полевых условиях в летнем обмундировании, без сапог, перчаток и теплой верхней одежды, ужасно страдали от холода, и к ноябрю грязь, усталость и нехватка буквально всего замедлили немецкое продвижение до черепашьего темпа. Танки, механизированная артиллерия и грузовики увязали на грязных, заснеженных, диких равнинах и отчаянно нуждались в ремонте. Местность, представляющая собой смесь сосновых и березовых лесов, плохо подходила для танков. Треть фронтовых солдат страдала от обморожения, причем 50 000 случаев были настолько серьезными, что требовалась ампутация конечностей. Гитлер не понимал, что в такой огромной стране, как Россия (в отличие от его молниеносных ударов по гораздо меньшим европейским странам) логистика будет решающим фактором в битве. «Необъятность России поглощает нас», – писал фельдмаршал фон Рунштедт жене, даже когда его армии одерживали великие победы осенью 1941 года. Он говорил об огромных расстояниях, плохих дорогах и экстремальной погоде, и о том, как эти факторы, соединившись вместе, перемалывают современную армию.

К началу декабря 1941 года передовые немецкие патрули достигли окраин Москвы и Ленинграда, двух исторических центров России. 2 декабря, за пять дней до Перл-Харбора, разведывательный батальон 258-й пехотной дивизии проник в пригород Москвы и увидел шпили Кремля, освещенные бледным зимним полуденным солнцем. В ту ночь температура упала до 31 градуса ниже нуля. На следующий день разведывательное подразделение было отогнано назад полудюжиной танков и ополченцами. Несколькими днями ранее передовой отряд 41-й танковой группы в похожих условиях обошел Ленинград (ныне Санкт-Петербург). Немцам не удалось вступить ни в один из этих двух городов, несмотря на то что осада Ленинграда продолжалась 900 дней.

Хотя в то время никто этого не знал, взгляды передовых патрулей на два этих великих города были вершинами успеха «Барбароссы», и хотя летом 1942 года были одержаны и другие великие победы, немецкое наступление было окончательно остановлено. В следующем году под Сталинградом произошел перелом.

Русская зима захлестнула немецкую армию

Но в начале декабря 1941 года Гитлер, глядя на карты, увидел, что его армии продвинулись на 500 миль, и что осталось всего пройти всего 20, чтобы достичь главного приза – Москвы. «Один последний рывок, – сказал он генералу Йодлю, – и мы одержим победу»[153]. Однако все оказалось не так просто. Сталин был в отчаянии и твердо решил удержать Москву. В начале декабря русские начали готовиться к использованию своего стратегического резерва, перебросив с Дальнего Востока элитные сибирские дивизии. Эти свежие войска были одеты в белую форму с подкладкой и меховые шапки и оснащены зимним снаряжением. Сталин, понимая символическую важность демонстрации, на глазах оставшегося в городе населения провел эти подкрепления маршем по Красной площади мимо мавзолея Ленина, прямо к линии фронта. 4 и 5 декабря на 100-мильном периметре перед Москвой русские предприняли массированную контратаку и достигли полной внезапности. Кларк пишет, что «восстановление боеспособности русских и их зимнее наступление 1941 года остаются одним из самых замечательных достижений в военной истории»[154]. В то же время партизанские отряды ударили по немецким тылам и линиям снабжения.

Зима 1941–1942 годов была самой суровой за последние 100 лет, со слепящими метелями, жестокими ветрами и температурой, опускавшейся до 40 градусов ниже нуля, в результате чего люди, оружие и техника застывали. Без антифриза танки не заводились, без зимней смазки замерзали пулеметы. 200 000 немцев стали жертвами обморожения; мужчины умирали от переохлаждения, а нанесенные самому себе ранения [с целью попасть в госпиталь и отдохнуть хотя бы там] стали обычным явлением. В одночасье немцы потеряли и мобильность, и боеспособность.

Что еще более серьезно, оказался разрушен миф об абсолютной непобедимости немецкой армии. Замерзшие, голодные и напуганные люди внезапно начали вспоминать, что случилось с Наполеоном и его Великой