– Сделать это могут лишь мои собственные руки, Фиона, – объясняла Прастарая. – И никто больше не смеет касаться лика божьего. Даже ты никогда не касайся его без причины… а если не будет уже другого выхода, то лишь через пять слоев чистого белого полотна, которое тут же нужно сжечь! Пять – священное число, как ты, конечно же, знаешь.

Фиона прекрасно понимала, что ритуалы необходимо соблюдать. Указ Прастарой она ни разу не нарушала. (Даже когда ей однажды понадобилось покрасить комнату, она использовала пять слоев полотна, чтобы накрыть маску, – после чего сожгла целый пакет ткани во дворе, сопровождаемая порицанием соседей.) Своей рукой смертной она никогда бы не осмелилась коснуться божьего лика.

И это было правильное решение, потому что, благодаря ему, место осталось чистым. Маска была последним, что Фиона видела перед сном, и первым, что она видела, проснувшись, – а также причиной, почему в этой кровати она всегда спала одна. Перед лицом Аккӱтликса она бы не потерпела рядом с собой фаллоносцев.

В этот раз она лишь бросила сумочку на кровать, прижала два пальца к плечу, поклонилась до земли и отправилась на кухню разогревать свой очень поздний ужин.

Разочарование все еще никуда не делось. Нет, ей не следовало туда ездить – теперь она это понимала. Когда она добралась до астрологического магазинчика, который скрывал от непосвященных вход в маленький ӧссенский молитвенный зал Пути, внутри уже не горел свет, а витрина была закрыта железными рольставнями. Она подумала, что подобного можно было ожидать, но это никак не облегчило удушающе горькое чувство несправедливости. В глубине души она надеялась, что Прастарая подождет ее. Что она будет сидеть в своем пурпурном плаще за прилавком стародавнего магазина и высматривать именно ее.

Прастарая ведь понимает ее. Фиона совершенно не сомневалась в мистической силе, которой обладает эта пожилая женщина, и в глубине прозрения, на которое она способна. Конечно, непосвященные никогда этого не поймут. Перед ними Прастарая притворяется всего лишь чокнутой старухой: немного эксцентричной и немного смешной, немного хитрой и немного театральной – в общем, деловой ӧссенской торговкой, привлекающей одурманенных и ничего не смыслящих землян, которые никогда не увидят ее скрытого лица. Они приходили посмотреть на нее, насмехались над ней и в шутку покупали амулеты для защиты от нежелательного зачатия, от двойки по математике, от компьютерных вирусов и от импотенции. Для дураков у нее были бесполезные камни. Для избранных – жемчужины.

– Я жду тебя, дочь моя, – сказала бы она, когда Фиона войдет в дверь.

Медленно сняла бы с глаз маску, усмиряющую ее силу, чтобы не навредить непосвященным, – две пластинки дымчатого стекла в латунной оправе в форме стилизованных драконьих тел. Взгляд Прастарой и сам был подобен змеиному поцелую. В Фионе он вызывал одновременно парализующий ужас и волнение.

«То, что она не дождалась меня, может значить, что она на меня сердится», – заключила Фиона, содрогнувшись от страха. «С другой стороны, я вполне весомо могу объяснить, почему меня сегодня не было на мессе! У меня есть прекрасное оправдание – ведь это было в интересах Фомальхивы!

Прастарая одобряет все, что я предпринимаю в этом деле.

Ведь она помогает мне интерпретировать знаки».

Фиона рассеянно жевала филе и овощной салат. Ей не следовало бы есть так поздно. Так называемый свободный вечер уже давно перешел в самую настоящую ночь.

«Нет, на меня Прастарая сердиться не будет. Но есть другие, кто заслуживает того, чтобы в полной мере прочувствовать на себе ее гнев!»

Она представила себе, что могло бы произойти, если бы Лукас Хильдебрандт пришел к Прастарой.

Он оглядывается, как всегда высокомерно, в магазинчике, который скрывает истинную природу этого места, но затем его надменная улыбка застывает на губах. Прастарая подходит к нему. Он пытается отступить, но пути назад нет. Он падает на колени и дрожит от страха. Фиона съела последний кусочек и облизала пальцы. Весьма утешительная мысль!

Но даже в такой момент полного унижения он едва ли мог выглядеть хуже, чем сегодня.

Она заварила чай – он тоже был из ӧссенского магазина и имел аромат грибов. Она легла в постель, медленно попивая его и глядя в лицо маски, пугающее и прекрасное одновременно. По мере того как она погружалась в томное состояние расслабленности, в свете лампы на тумбочке лицо Аккӱтликса все больше и больше сливалось с лицом Хильдебрандта. Лицо, полное теней. И что больше всего раздражает – очень привлекательное лицо. Что с ним сегодня случилось… на самом деле?

Но об этом ей думать не хотелось. В целом ей было все равно, что скрывается за этим «на самом деле» – разве мир – это не просто Уррӱмаё, завеса иллюзий? Она знала, что` Лукас Хильдебрандт думает о ней, и пытаться изменить это было бесполезно. Сейчас он был в ее распоряжении – без риска быть осмеянной для нее. С закрытыми глазами она могла сделать с его образом все что угодно.

На чем мы остановились? Ах да: он падает на колени и дрожит от страха.

– Если б я только могла убить тебя! – говорит Прастарая.

Фиона вздрогнула в полусне. «Полный бред, – решила она. – Прастарая бы такого точно не сказала». Но она совершенно отчетливо слышала голос – яростный, настойчивый и такой ӧссенский: «Если бы я мог убить тебя твоей собственной рукой, если бы я мог».

Она выключила свет, уткнулась лицом в подушку и закрыла глаза. Нет же, Лукас Хильдебрандт еще не стоит на коленях – вершина унижения еще впереди. Ну, посмотрим-посмотрим! Он молча и упорно отвечает на взгляд Прастарой, но страх в нем уже поднимается. Он прекрасно понимает, что ему некуда бежать. Мысленно он оценивает возможную меру насилия.

Странно – это происходит не в магазинчике, хотя именно там Фиона скорее могла себе это представить.

Эти двое сидят в такси.

* * *

Вскоре после первого часа ночи Лукас отвел Пинки домой, вернулся в такси и провел по сенсору компьютера рукой с нетлогом. Обычно он так не делал – предпочитал взять все на себя и вручную вводить все через терминал, потому что его раздражала мысль о том, что какой-то там автомат копается в его личной жизни; но сейчас он слишком устал. Еще целых сорок пять минут дороги до дома. Рё Аккӱтликс, не стоило пить гӧмершаӱл! Конечно, раз уж выпил – удивляться тут нечему. Он был один в четырехместном салоне, что с людьми, отдающими себя на произвол общественного транспорта, случается лишь после полуночи. Лукас воспользовался этим прагматически – свернувшись калачиком на сиденье и заснув раньше, чем такси достигло необходимой для полета высоты.

Его разбудило ощущение чего-то постороннего. Как будто он был не один.

С закрытыми глазами и в вялом полусне Лукас заметил, что такси еще находится в движении. Хотя автоматическая система заботилась об оптимальном использовании, это работало в рамках приличия: никто не мог просто сесть в занятый салон без согласия того, кто уже был внутри. И более того – если бы движение прекращалось и двери открывались, он бы об этом знал. Однако ничего подобного не было.