Шрифт:
Закладка:
Непринужденно и довольно изящно, с навыком, свойственным всем матерям молодых незамужних девиц, хозяйка за четверть часа разговора успела расспросить меня обо всех моих торговых делах, компаньонах, победах и неудачах, планах и прожектах. Я, в свою очередь не желая особенно распространяться о подробностях своего положения, тем не менее намекнул о некоторых вполне удачных случаях вложения своих капиталов, не сильно согрешив против истины. В ответ Надежда Кирилловна почти что с благодарностью взглянула на приведшего меня к ней в гости Корзунова:
– Вы, любезный Александр Тихонович, не устаете удивлять нас знакомством со столь примечательными людьми! Удивительно, как богат на них городок моего покойного мужа!
– Это, несомненно, так, почтенная Надежда Кирилловна! – поддакнул ей Корзунов. – Я всегда с большим восхищением вспоминаю город своего отрочества…
В эту минуту в гостиную вошла Аглая Петровна. Я почему-то сразу понял, что это была именно она: тонкая, стройная, одетая в темно-лиловое платье, с гладкими темными волосами, уложенными в аккуратную высокую прическу, она была так бледна и выглядела столь отрешенной, что я поневоле вдруг вспомнил обитателей палаты Шепелевского. Во взгляде девушки не мелькнуло ни искорки любопытства ни ко мне, ни к Корзунову, и, после того, как Надежда Кирилловна представила меня дочери, разговор наш словно повис в воздухе. Мне казалось, что Аглая Петровна с трудом выдерживала само наше присутствие в ее доме.
Серебристый звон колокольчика, приглашавшего всех присутствовавших в столовую к обеду, на несколько минут спас нас всех.
Однако, несмотря на всю привлекательность выставленных на столе яств и божественные ароматы, от них исходившие, нашей трапезе не суждено было стать приятной. Первая же фраза Надежды Кирилловны, желавшей продолжить наш казавшийся легким и ненавязчивым разговор, попала точно в цель.
– Так какие же дела, милейший Марк Антонович, привели вас в наши края? – спросила она, занимая свое место во главе стола и расправляя на коленях салфетку.
– Необходимость заняться оформлением некоторых деловых бумаг, – опустившись на свой стул, ответил я и, решив все же действовать открыто, продолжил, – по распоряжению Анны Устиновны Барсеньевой, моей соседки и доброго друга моей семьи…
Аглая Петровна выронила вилку, и та, ударившись об край ее тарелки, предательски зазвенела.
Все за столом разом смолкли.
Надежда Кирилловна нахмурилась:
– Видите ли, любезный Марк Антонович, мы все эти годы не были очень уж дружны с Анной Устиновной. К тому же череда всех этих трагических случаев, начиная со смерти моего несчастного мужа, окончательно расстроили мои нервы. Поверьте, я не имею ничего против семьи Барсеньевых, но у меня к вам великая просьба: не упоминайте при мне эту фамилию.
Я в ответ только поклонился.
Обед продолжился в вязкой тишине. От напряжения и досады у меня совсем пропал аппетит, и кушанья, еще минуту назад выглядевшие едва ли не венцом кулинарного искусства, теперь казались сделанными из ваты и наждака. Сидевшие напротив меня хозяйка с дочерью тоже будто бы немного сникли.
Один только Корзунов находился в добром расположении духа. Смело набросившись на предложенные ему угощения, он немного погодя решился прервать воцарившееся было за столом напряженное молчание, взявшись рассказывать женщинам последние новости из жизни света и представителей московских деловых кругов.
Обед уже подходил к концу, когда мой приятель, устав от светских анекдотов, вдруг встрепенулся и воскликнул:
– Я же совершенно забыл! У меня ведь к вам, Надежда Кирилловна, есть несколько безотлагательных вопросов, касающихся ваших дел!
– Тогда, Александр Тихонович, давайте до чая все и обсудим! Пойдемте, только прошу: не утомляйте меня этим слишком сильно! Я ведь женщина, и все эти финансовые дела для меня так сложны…
Они вдвоем поднялись и вышли из столовой.
За столом остались только мы с Аглаей Петровной.
Посидев пару минут в тишине, я решил начать наш разговор с самой невинной темы:
– Я в Москве второй день и могу, пожалуй, сказать, что этот город – самый примечательный из всех, что я видел…
– Марк Антонович, вы хорошо знали Мишу Барсеньева? – вдруг перебила меня девушка, взглянув мне прямо в глаза.
– Кхм… – от неожиданности я чуть не поперхнулся. – Знал, хотя и не могу сказать, что очень уж хорошо: разница в пятнадцать лет – это так много в отрочестве и юности! Но я хорошо знал его матушку, Анну Устиновну. Она для меня была особенным человеком.
– Вот как?
– Да. Увы, мои родители умерли, когда мне было пятнадцать. Такой возраст в наших купеческих кругах достаточен для того, чтобы идти по жизни уже без родительской помощи, но при этом свое сиротство я в то время ощущал очень остро. Тогда Анна Устиновна и стала поддерживать меня, поддерживать по-разному, начиная с обедов у нее дома и заканчивая серьезными наставлениями в будущих торговых делах и всяческими рекомендациями.
– И вы все это время были столь близки?
– В последние годы, к сожалению, мы не очень часто виделись: дела, торговля, суета… Однако все же нас с нею связывало не просто соседство. Впрочем, и Миша тоже любил бывать у меня в гостях, пусть я и не был с ним особенно близок. Так, просто приятельство. Хотя сейчас это уже не имеет значения.
Аглая Петровна, все так же не сводя с меня взгляд своих глубоких карих глаз, потянулась ко мне через стол:
– А я его знала хорошо… Матушка запрещает мне говорить обо всем, что случилось здесь год назад. И, наверное, правильно. Так можно хоть ненадолго избавиться от чувства страха. Тяжелого, гнетущего страха… Потом сюда приехала Анна Устиновна, но бывала она у нас лишь несколько раз, и я даже не запомнила ее толком. А Миша… Боже, это такая нелепая смерть… – ее голос дрогнул.
Я в замешательстве молчал, теребя пальцами вышитую салфетку.
Справившись с собой, Аглая Петровна наконец проговорила:
– Тут становится так душно! Марк Антонович, вы не хотите погулять по нашему саду?
– Охотно, – кивнул я в ответ.
– Пойдемте, – пригласила меня девушка, набрасывая на плечи серую кружевную шаль, – в нашем саду есть прелестная беседка. Там очень хорошо. Пойдемте, я покажу…
Мы поднялись из-за стола и вышли в сад.
– Чувствуете? Будет буря, – вздохнула Аглая Петровна, подставив лицо явно крепчавшему ветру. – И в прошлом году тоже были постоянные грозы…
– Но ведь на небе лишь облака, – неуверенно ответил я, окинув взглядом небосвод.
– Они высокие, как гора подушек на кровати. Такие бывают только перед бурей, – сказала Аглая Петровна и повернулась ко мне. – Так что за дела привели вас в Москву?
Я решил говорить без
