от Надежды Кирилловны не получила, но теперь мне стоило еще раз попробовать убедить вдову помочь мне.

Я подошел к уже знакомому мне дому. Пройдя через калитку, услужливо распахнутую передо мной седым привратником в потертой ливрее, сопровождаемым крупным ворчливым цепным псом, я зашагал через сад. Здесь почти все было по-прежнему, только уже не так зелено, как летом: порывистый ветер, срывая с ветвей деревьев остатки их некогда пышного одеяния, разносил по устланному желтой, багровой и коричневой листвой саду пряный аромат упавших яблок. Небо закуталось в холодные тучи, обещая дождь, и только в доме, в одном из окон второго этажа, горел свет, маня к себе теплом и уютом.

Двери дома мне открыла молоденькая смешливая горничная. Она приняла у меня визитную карточку и, положив ее на поднос, ушла с ним доложить о моем приходе своей хозяйке.

Через минуту меня пригласили в кабинет, в полутьме которого меня ожидала Надежда Кирилловна – аккуратно одетая и причесанная, но теперь куда менее словоохотливая, нежели она была во время нашей прошлой встречи.

– Просто удивительно, Марк Антонович, какой шум смогли поднять бумаги вашей покойной соседки, – сказала она мне после взаимных приветствий. – Вас, вероятно, изрядно удивило ее завещание, не так ли?

– Отвечу вам честно, – признался я, – куда больше меня удивило ее письмо, в котором Анна Устиновна сообщала о странностях с духовной грамотой вашего мужа и делилась сомнениями в естественных причинах смерти ее сына.

Хозяйка, щелкнув пальцами, указала горничной на дверь.

Мы остались в кабинете одни.

– Боюсь, что измышления Анны не смогут вам помочь. Да и окажись духовная на самом деле подложной, основными наследниками все равно остаемся мы с дочерью… – Надежда Кирилловна, несмотря на нашу разницу в росте, будто бы свысока взглянула на меня.

– Это само собой разумеется, – сказал я. – Цель моего сегодняшнего визита – как раз предложить вам свою поддержку.

Надежда Кирилловна, опустившись в огромное бархатное кресло, стоявшее за столом, предложила мне присесть на маленький диванчик у стены.

– Любезный Марк Антонович, наследство моего несчастного мужа стало занимать слишком много умов, – с усталостью в голосе проговорила она. – Да, его решение относительно собственного наследства сложно назвать справедливым. Но оно при отсутствии наследника мужского пола далеко не вопиющее: для Петра Устиновича всегда были чрезвычайно важными деловые интересы, продолжение его дела. Не могу исключать, что именно поэтому основными наследниками и стали князья Кобрины. И пусть! Будем честны: люди, имеющие на этот счет иное мнение, как-то слишком быстро теряют здоровье и даже больше… У меня с самого начала не было никакого желания бороться, и тем более я не имею желания бороться сейчас…

– Я не прошу вашей помощи, – возразил я, – возможно, за исключением лишь нескольких советов. Однако ваши слова едва ли изменят мое решение попытаться отыскать истину. В любом случае, хочу заверить вас, что при успешном исходе спора ваши интересы тоже будут защищены. Я твердо намерен опираться в этом деле на букву закона.

Надежда Кирилловна устало откинулась в кресле:

– И как часто вы все-таки намерены наезжать сюда, чтобы что-то тут вынюхивать?.. Хорошо, выяснять… – исправилась она, взяв себя в руки.

– Постараюсь делать это как можно реже. Но мне, с вашего согласия, конечно, все-таки придется задать несколько вопросов вам и Аглае Петровне, а также прислуге.

Надежда Кирилловна вынула платок и изможденно приложила его ко лбу:

– Марк Антонович, меня этот разговор ужасно утомляет. Нельзя ли просто оставить нас в покое? Я даже думать не хочу о том, к чему все это может привести и во что вылиться…

В двери постучали. Горничная доложила о том, что обед готов.

Я поклонился и покинул кабинет. Впрочем, никто меня совершенно не задерживал.

Надев пальто и шляпу, я вышел за дверь и, опираясь на трость, зашагал по дорожке к калитке.

Дождь все не начинался, но небо стало совсем низким и тяжелым, а ветер раз за разом упорно старался столкнуть меня с дорожки в перемешанную с опавшей листвой вязкую грязь. Запахнув воротник и натянув свой цилиндр потуже на голову, я поднял глаза и увидел в проеме калитки женский силуэт в шляпке, коричневом платье и шубке. Порыв ветра будто внес фигуру незнакомки в сад, и, сделав шаг ей навстречу, я узнал Аглаю Петровну.

Поравнявшись со мной, она остановилась.

Я с поклоном приподнял шляпу, приветствуя девушку.

– Я ждала вас, – не тратя времени на любезности, сказала Аглая Петровна. – Право, я думала, что вы появитесь у нас гораздо раньше…

– Увы, эта задержка не зависела от моей воли, – ответил я.

– Я хочу пожелать вам удачи, – девушка обернулась и посмотрела на дом. – Матушка, наверное, уже видела меня из окна… Давайте прогуляемся до беседки! Я хочу вам кое-что рассказать…

Я подал ей руку. Она оперлась на нее, и мы снова прошли в сад. Девичий виноград, который опутывал беседку летом, теперь превратился в плотную бурую сетку, и, войдя внутрь, я ощутил себя будто в паутине. Но зато здесь было не так ветрено, как снаружи…

Аглая Петровна остановилась в шаге от входа и, прижавшись спиной к стене из сухих виноградных побегов, будто укрываясь за нею от чужих глаз и ушей, заговорила:

– Вам очень многое надо узнать, и я боюсь, что не успею или забуду сообщить все, что знаю. Навещайте нас! Я постараюсь вам помочь. Но сейчас мне надо вам рассказать вот что, – заметив, что я хочу ей что-то возразить, она ткнула в мою сторону указательным пальцем, обтянутым тонкой замшей изящной перчатки.

Я замер.

– После смерти Миши я весьма надолго заболела, – сказала Аглая Петровна. – Когда я пришла в себя, Липа, то есть Олимпиада Андреевна, моя подруга, уехала на воды, а с приятелем Миши, который бывал у нас в то время, я тогда потеряла всякую связь. Позднее, правда, мы встретились, но вдвоем уже ничего не смогли предпринять.

Помолчав немного, будто собираясь с мыслями, девушка вздохнула и продолжила:

– Вечерами я, пытаясь занять себя, подолгу разбирала оставшиеся у меня бумаги отца. Я часто забирала из кабинета старую бухгалтерию: какие-то черновики, устаревшие отчеты. При жизни отец порой давал мне задания, и я высчитывала предполагаемый доход какого-то предприятия или возможные расходы на него. Я показывала отцу высчитанные мной числа, он раскрывал бумаги по тому или иному торговому делу, и мы сравнивали наши результаты. Это было так интересно, и меня всегда так воодушевляло, если мои расчеты или предсказания оказывались правильными, – и она, хлопнув в ладоши, вдруг почти по-детски засмеялась.

Я