побрел дальше, а взойдя на мост, облокотился на перила и стал смотреть вниз, на масляные пятна от света фонарей, отражавшегося в темной воде, под деревьями. Ему было хорошо и грустно. В голове его теснились самые разнообразные мысли – и мятежные, и сладостные. Вспомнилось, как пять лет назад они с Антонией возвращались с реки лужайками Крайстчерча: он до сих пор ощущал все запахи этого летнего дня, аромат своей любви. Скоро она станет его женой. Его женой! Внезапно перед ним возникли лица университетских преподавателей. Ведь и у них, возможно, есть жены – толстые или тощие, строптивые или покладистые! Впрочем, все эти господа, несмотря на внешнее различие, в сущности, очень похожи друг на друга. Но в чем же заключается это сходство? В нетерпимости, порожденной убеждением, что они единственные носители культуры. А честь? Вот странный предмет для обсуждения! Честь! Что это за честь, которая вызывает столько шума и так настоятельно заявляет о своих правах? Шелтон усмехнулся. «Можно подумать, что если человеку сделали больно, то страдает прежде всего его честь!» – мелькнула у него мысль. И он медленно пошел по пустынной гулкой улице в гостиницу «Голова епископа», где снял номер.

Утром он получил телеграмму:

«Осталось тридцать миль восемнадцать часов пятка болит но иду бодро.

Крокер».

Шелтон прожил две недели в гостинице, дожидаясь конца своего искуса, но казалось, конец этот никогда не наступит. Мучительнее всего было сознание, что Антония, которая живет так близко, столь же далека от него, как если бы она на другой планете. Каждый день он брал ялик и спускался вниз по реке до Холм-Окса, надеясь встретить Антонию, но дом Деннантов стоял в двух милях от реки и шансов увидеть ее было очень мало. За все это время она ни разу не приходила на берег. Проведя таким образом полдня, Шелтон с чувством странного облегчения возвращался, изо всех сил налегая на весла, так как грести приходилось против течения, садился за обед, с аппетитом съедал его и, закурив сигару, предавался мечтам. Каждое утро он просыпался возбужденный, с жадностью проглатывал письмо Антонии – если получал – и тотчас принимался за ответ. Его письма были самым удивительным из всего, что он делал в эти две недели: ни в одном из них не содержалось и намека на те мысли, которые волновали его, но зато он наполнял их чувствами, которых на самом деле вовсе не испытывал, – и потому, пытаясь анализировать написанное, Шелтон приходил в исступление – его так пугала и возмущала собственная неискренность, что он бросал перо. Шелтон обнаружил, что на свете нет двух людей, которые делились бы друг с другом всеми своими мыслями без остатка, разве что в минуты близости, с которыми так трудно было связать холодные голубые глаза Антонии и ослепительную улыбку. Все вокруг слишком много думают о соблюдении приличий.

Снедаемый тоской и любовью, Шелтон лишь смутно ощущал шум и суету традиционного университетского праздника, как всегда собравшего в Оксфорде сотни людей для поглощения лососины с майонезом и дешевого шампанского. Готовясь к посещению Холм-Окса, он сбрил бороду и выписал себе из Лондона кое-какие вещи. Вместе с ними ему прислали письмо от Феррана, которое гласило:

«Гостиница «Королевский павлин», Фолкстон, 20 июня.

Дорогой сэр!

Простите, что до сих пор не писал Вам, но я так издергался, что не имел ни малейшего желания писать; когда будет время, я расскажу Вам презабавные вещи. Я вновь столкнулся с демоном неудачи, который подстерегает каждый мой шаг. Весь день и почти всю ночь я занят на работе, приносящей мне уйму хлопот и почти никакой выгоды, и потому я лишен возможности присматривать за своими вещами. В мою комнату забрались воры и обобрали меня до нитки, оставив один пустой чемодан. Теперь я снова почти раздет и прямо не знаю, к кому обратиться, чтобы раздобыть денег и одеться, как того требуют выполняемые мною обязанности. Видите, до чего мне не везет! Счастье только раз улыбнулось мне со времени приезда в Вашу страну: это было, когда я повстречал такого человека, как Вы. Простите, что не пишу Вам больше. Надеюсь, Вы находитесь в добром здравии.

Крепко жму руку.

Остаюсь преданным, Вам Луи Ферран».

Эти строки вновь вызвали у Шелтона ощущение, что его добротой злоупотребляют, но он тотчас устыдился своих мыслей и не откладывая написал следующий ответ:

«Гостиница «Голова епископа», Оксфорд, 25 июня.

Дорогой Ферран!

Крайне опечален Вашими злоключениями. Я очень надеялся, что на сей раз Ваша жизнь сложится удачнее. Высылаю почтой четыре фунта. Пишите, всегда буду рад получить от Вас весточку.

Искренне Ваш Ричард Шелтон».

Он отправил письмо, испытывая чувство удовлетворения, какое обычно ощущает человек, благородно исполнивший свой долг.

За три дня до наступления июля с Шелтоном произошел один из тех неприятных случаев, от которых застрахованы люди, живущие спокойно и заботящиеся лишь о сохранности своего имущества и репутации.

Вечер был невыносимо жаркий, и Шелтон вышел с сигарой побродить по городу; на улице к нему подошла какая-то женщина и заговорила с ним. Он понял, что это одна из тех женщин, которых мужчины обрекли служить им забавой, – сочувствовать таким считается сентиментальным. Лицо у нее было красное, голос хриплый; в ней не было ничего привлекательного, кроме фигуры, подчеркнутой безвкусным нарядом. Развязный тон, одутловатые щеки и запах пачули, исходивший от нее, вызвали у Шелтона отвращение. Он вздрогнул, когда она дотронулась до его руки, и, отшатнувшись, ускорил шаг. Но она продолжала идти следом, тяжело дыша, и ему вдруг стало жаль эту женщину, которая, задыхаясь, так гналась за ним.

«Ведь я могу хотя бы сказать ей что-то», – подумал он и, остановившись, произнес с состраданием, но сурово:

– Это невозможно!

И хотя она улыбалась, он понял по ее разочарованному взгляду, что она не будет настаивать, и добавил:

– Весьма сожалею.

Она пробормотала что-то. Шелтон покачал головой.

– Весьма сожалею. До свидания!

Женщина прикусила губу, затем глухо сказала:

– До свидания.

Дойдя до угла, Шелтон обернулся. Женщина неуклюже бежала по улице, но откуда-то сзади появился полисмен и крепко схватил ее за локоть.

Сердце Шелтона тревожно забилось. «Боже! – подумал он. – Что же мне теперь делать?» Его первым побуждением было уйти и забыть об этом – поступить так, как поступил бы на его месте любой порядочный человек, который не имеет ни малейшего желания впутываться в подобные истории.

И все же Шелтон повернул обратно и,