для своей партийной программы. Социальные реформы однозначно были нужны, но не такие радикальные. Отнять и поделить уже не получится. Простые решения здесь не сработают.

Выступали и многие другие, ораторы шли к трибуне один за другим. Кадеты, эсдеки, эсеры, представители различных союзов, общественных организаций и объединений. Некоторые, как Павел Рябушинский, всё только портили своими речами. Московский коммерсант, один из самых богатых людей России, оратором был посредственным, но всё равно выступал наравне со всеми.

— …поражение в войне будет значить, что чужие, германские капиталы будут эксплуатировать русский рабочий труд, а не мы, — сказал он, и левая часть зала буквально взорвалась от негодования, снова топая ногами и выкрикивая оскорбления пополам с угрозами и лозунгами.

Выступали Кропоткин, Плеханов, Церетели. Последним, уже за полночь, на трибуну снова поднялся Керенский, чтобы «кратко подвести итоги совещания». Краткая речь снова превратилась в длинное пространное театральное представление, Керенский распалялся, словно под действием наркотиков, заводил сам себя, бросал пустые высокопарные фразы в толпу.

— Пусть сердце станет каменным! Пусть замрут все струны веры в человека, пусть засохнут все цветы и грёзы о человеке, над которыми сегодня с этой кафедры говорили презрительно и их топтали. Так сам затопчу! — кричал он с трибуны. — Я брошу далеко ключи от сердца, любящего людей, и буду думать только о государстве!

— Не надо! — раздался с галёрки испуганный возглас какой-то барышни, и по залу поползли сдавленные смешки.

Керенский токовал, генерируя тонны бессвязного бреда, сначала чрезвычайно возбуждённый и активный, он постепенно терял запал, будто действие какого-то допинга проходило быстрее, чем он заканчивал речь. Он говорил и никак не мог остановиться, а усталая публика не смела его прервать, да и не смогла бы при всём желании, разве что охрана насильно увела бы его со сцены. Наконец, Керенский закончил и обессиленно рухнул в председательское кресло. Государственное совещание закончилось. На часах была половина второго ночи.

Глава 29

Москва — Могилев

После совещания все начали спешно расходиться и разъезжаться, открыто радуясь, что всё кончилось. Многие выходили целыми толпами, бурно обсуждая самые острые моменты, некоторые долго стояли у крыльца, продолжая ожесточённые споры.

Верховный, в окружении верных туркмен, быстрым шагом прошёл к автомобилю, не останавливаясь на приветственные возгласы и просьбы обсудить что-то ещё. Совещание сильно его утомило, хотелось только вернуться в поезд, выпить чашку крепкого чая и лечь спать, чтобы проснуться уже в Могилёве. Хотя он понимал, что будет совсем не лишним завести здесь несколько полезных знакомств.

Но ситуация на фронте требовала неустанного внимания, и генерал Корнилов не мог оставаться в Москве дольше необходимого. Рига находилась под угрозой, и хотя числом русские войска превосходили противника, надеяться на это было нельзя. Заветы Суворова про умение давно позабыли, и военная доктрина России предусматривала атаки на пулемёты в полный рост и прочую чушь про то, что воевать в двадцатом веке нужно штыком, а не пулей. Деревянные по пояс лампасные дегенераты учились побеждать Наполеона, а не кайзера, и не могли на равных противостоять современным армиям. Что сыграло злую шутку и в русско-японскую, и в Первую мировую, и даже во Вторую.

Вот только писать наставления пока было бесполезно. Штыком воевали не от хорошей жизни, да и других умников, критикующих нынешние методы, хватало с лихвой. Промышленность, особенно сейчас, просто не успевала производить достаточное количество боеприпасов, и пусть даже проблема снарядного голода стояла не так остро, как в прежние годы, она всё равно имела место.

Корнилов прибыл на Александровский вокзал, приказал готовить поезд к отбытию. Он долго раздумывал, стоит ли вообще оборонять Ригу, вернее, стоит ли прилагать для этого какие-то сверхусилия, пользоваться послезнанием или менять командиров. Армия распропагандирована, и город ей не удержать, это Верховный чётко осознавал. Разница была лишь в том, когда именно немец войдёт в черту города.

Он взвесил все «за» и «против», и всё же решил, что город нужно оборонять. Если он сдаст его без боя, Керенский, пока ещё остающийся у власти, обязательно воспользуется этим промахом, как и все остальные злопыхатели. По-хорошему, Ригу нужно было превратить в фестунг, город-крепость, но любая крепость стоит только до тех пор, пока стоят её защитники, а как раз с ними были проблемы. Пораженческие настроения там, в 12-й армии, чувствовались сильнее всего. Более-менее стойкими могли считаться большевистские латышские бригады, но и с ними была одна большая проблема. Эти части больше подчинялись своим исполкомам, а не военному командованию, и это Верховного сильно тревожило.

В общем, генерал решил действовать, и действовать незамедлительно. Прямо из своего купе, без фуражки и кителя, даже не допив свой чай, он почти бегом отправился в вагон связистов.

— Телеграмму в Петроград, в штаб округа, срочно, — не терпящим возражений тоном сказал Корнилов. — Копию в штаб Северного фронта и в Ставку.

Сонные телеграфисты мигом взбодрились и приготовились к работе.

— Приказываю, генерала от инфантерии Василия Егоровича Флуга назначить командующим 12-й армией. Генерал-лейтенанта Парского Дмитрия Павловича отчислить в резерв чинов при штабе Петроградского военного округа, — произнёс Корнилов.

Вообще, по нынешним порядкам, назначения такого уровня следовало обсуждать с министерством, ждать одобрения и только после этого менять генералов местами, как это было с командующими фронтами. Но сейчас на подобную бюрократию не было времени.

Генерал Флуг, блестящий тактик и храбрый офицер, остался не у дел после Февральской революции, как человек, прямо и открыто высказывающий свои взгляды, чем нажил себе немало врагов в высших эшелонах власти, но такие люди и были нужны Корнилову.

Он надеялся, что дуэт Каледина и Флуга сумеет, во-первых, навести порядок на фронте, а во-вторых, продержаться дольше против прославленного генерала фон Гутьера, знаменитого применением химического оружия и штурмовых отрядов для прорыва позиционного фронта.

— И в штаб Северного фронта, — продолжил Корнилов, когда связисты оттарабанили первую телеграмму. — Приказываю провести внеплановые учения по химической защите.

Дикие времена. Газовые атаки здесь считались абсолютной нормой, а не чем-то бесчеловечным и из ряда вон выходящим. Хотя, если бы Гитлер не боялся, что англичане применят химические бомбы против германских городов, то наверняка бы и сам широко применял их на Восточном фронте. Над кайзером же подобной угрозы не висело, а ощущение безнаказанности развращает.

У Верховного мелькнула шальная мысль посетить Ригу лично, проверить боеготовность и вообще посмотреть на то, как живёт солдат. Но прямо из Москвы ехать туда смысла не было, в Ставке ещё ждала куча дел, и поезд, стуча колёсами, ехал в Могилёв.

Дождавшись, когда телеграфисты закончат работу, генерал Корнилов вернулся в свой вагон, но вместо того, чтобы лечь спать, снова принялся за работу, пытаясь вспомнить детали грядущей Рижской операции, про которую он наверняка читал, но эти детали во многом путались с другой Рижской операцией,