Политическая борьба пока отступила на второй план, теперь важнее стало отстоять город. А Керенский тем временем сам себя утопит, кампания по его дискредитации продолжалась, сам министр-председатель тоже неплохо справлялся с заливанием дерьма себе в брюки.

Проблемой было то, что успех в Риге общество воспримет как должное, никак не связывая с ним имя Верховного, а вот если Ригу сдать, то всех собак повесят именно на него. А это грозило потерей репутации и даже отставкой, если сдача города произойдёт раньше, чем Керенский слетит с должности. Несмотря на все промахи и пропагандистскую кампанию, сторонники у Временного правительства и лично у Керенского всё ещё были.

Генерал просидел около часа, зависнув над исчёрканным листом бумаги, но так толком ничего и не вспомнил, кроме того, что за Ригу дрались латышские стрелки, но это и без всякого послезнания ясно, достаточно заглянуть в список подразделений. Зато можно было предположить, как будет развиваться атака фон Гутьера, учитывая его характер и положение войск на фронте.

Скорее всего, после короткой артподготовки в бой пойдут штурмовики, захватывая штабы и прочие важные узлы, а вслед за ними пойдёт обычная пехота. Он попытается форсировать Западную Двину, чтобы взять Ригу в котёл и уничтожить её защитников. Сам Корнилов именно так бы и поступил. Река, рассекающая город надвое, делала город достаточно неудобным для обороны, потому что с плацдарма на левом берегу немец их рано или поздно выбьет, несмотря на три оборонительные полосы русских и превосходство в артиллерии и живой силе.

За окном уже начинало светать, поезд, изредка останавливаясь на маленьких станциях для дозаправки водой, приближался к Могилёву. Генерал широко зевнул и всё-таки решил не насиловать себе мозг и лечь спать. Завтра утром выйдут газеты с сенсационным требованием Верховного, и общество будет вынуждено согласиться с этими требованиями. А после Рижского сражения и со всеми остальными.

Возможно, он поторопился вступать в прямую конфронтацию с Временным правительством, возможно, стоило выждать ещё немного, но внутреннее чутьё политика говорило, что это был идеальный, и, наверное, единственный момент. Другой трибуны ему бы уже не предоставили.

Радовало только то, что он уже перевёл историю на другие рельсы. Послезнание, конечно, вылетало в трубу, но Корнилов и так особо не рассчитывал на послезнание. Отныне придётся вывозить всё собственными силами, а он считал, что накопил их достаточно для того, чтобы взять власть. Даже если брать её силовым путём.

Глава 30

Могилев

По возвращению в Могилёв генерала ждало по крайней мере одно приятное известие, из-за которого путешествие в Ригу пришлось отложить. С Кавказа приехали горцы вместе с товарищем Кировым, которому удалось выбить место в одной из переполненных городских гостиниц.

Верховный позавтракал вместе с женой и детьми в Ставке, он был необычайно весел и бодр, хотя в штабе атмосфера царила весьма и весьма мрачная. Угроза, нависшая над Северным фронтом никому не давала спокойно спать.

После завтрака генерал Корнилов отправил машину за приглашённым гостем, под недоумевающие взгляды штабных работников и офицеров. Для них Киров был всего лишь каким-то заштатным журналистом провинциальной газеты. Для Верховного же этот вятич казался трамплином в мир политической борьбы, проводником его воли и официальным лицом его политической партии. Если, конечно, удастся с ним договориться.

Очень скоро Сергея Кирова привезли в Ставку, провели через два кольца охраны, не забыв обыскать перед кабинетом Верховного, и он, наконец, предстал перед генералом Корниловым. Революционер не выглядел испуганным или подавленным, он казался скорее заинтригованным столь необычным вызовом.

— Здравствуйте, Сергей Миронович, — хитро щуря глаза, произнёс Корнилов.

Киров уверенно пожал протянутую руку главковерха.

— Здравствуйте? Здравия желаю? Чем могу быть полезен? — спросил он.

— Без чинов, — сказал генерал. — Можете обращаться ко мне «Лавр Георгиевич».

— Чем могу быть полезен, Лавр Георгиевич? — повторил он свой вопрос.

Корнилов помедлил с ответом, разглядывая этого улыбчивого мордатого вятича. Румяный, яркий, харизматичный. Отличный кандидат на роль зиц-председателя, да и в качестве реального лидера он мог бы справиться. Теоретически.

— Я слышал, что вы — человек многих талантов, товарищ Киров, — сказал генерал. — Или вы пока предпочитаете фамилию Костриков?

— Как вам будет угодно, Лавр Георгиевич, — пожал плечами журналист и революционер.

— Скажите, Сергей Миронович, каким вы видите будущее нашей страны? — без всякой подготовки спросил Верховный.

— Светлым, — коротко ответил Киров. — Это что, какая-то проверка?

Генерал пожал плечами, отвернулся и прошёл к окну. За стеклом виднелся извилистый Днепр и его поросшие ивами берега.

— Я — социал-демократ, — продолжил Киров. — Уже много лет. И я не одобряю ваших методов, Лавр Георгиевич! Вы — контрреволюционер!

Корнилов удивлённо вскинул брови и улыбнулся. Смелое заявление.

— Почему же вы так считаете? — усмехнулся он.

Первоначальный порыв Кирова немного угас, и он пару секунд раздумывал над ответом вместо того, чтобы выпалить очередное обвинение.

— Вы хотите задушить свободу русского солдата, завоёванную в Феврале, запретить комитеты, — медленно ответил он. — Вернуть всё встарь.

— Ошибаетесь, Сергей Миронович, — произнёс генерал. — Вы что, в самом деле считаете, что свобода и безнаказанность это одно и то же?

— Нет… — задумчиво произнёс он.

— Значит, вы повторяете чьи-то ложные тезисы, — сказал Корнилов. — Мне говорили, что вы придерживаетесь оборонческой позиции, разве нет?

Киров почесал массивный подбородок.

— Именно оборонческой, — сказал он. — Воевать за французов, англичан или Проливы — глупо. Простите, если вас это задело.

— Нет-нет, — улыбнулся Корнилов. — Я и позвал именно вас, потому что вы смело и открыто выражаете своё мнение. Которое во многом, оказывается, совпадает с моим. Я тоже не хочу, чтобы союзники загребали жар чужими, то есть, нашими руками.

Сергей Миронович широко улыбнулся.

— Я не реакционер и не контрреволюционер, Сергей Миронович, наоборот, я последовательно выступаю за социальные и демократические реформы, — генерал прошёлся по кабинету, заложив руки за спину. — Вот только армия не место для демократии. И война — не время для демократии. Вы же марксист?

— Марксист, и этого не скрываю, — подтвердил Киров.

— Значит, материалист, — сделал вывод генерал. — Значит, верите в теорию Дарвина, а не в Ветхий завет, и в то, что человек произошёл от обезьяны. У обезьян тоже есть свои войны, но никакой демократии при этом у них нет. Есть вождь, есть простые…

— Мы не обезьяны, — перебил его Киров.

— Настоятельно рекомендую больше меня не перебивать, — холодно взглянув ему в глаза, произнёс Верховный. — Да, не обезьяны. Но разве далеко мы от них ушли? Вы читали работы Ницше?

— Нет, не читал, — помотал головой Киров.

— По его мнению, человек это только мостик между обезьяной и сверхчеловеком, — произнёс Корнилов. — Как думаете, возможно ли построить коммунизм при жизни текущего поколения?

— Можно к этому стремиться, — с вызовом произнёс революционер.

— Можно, — согласился Корнилов. — А построить-то возможно? Особенно