Шрифт:
Закладка:
— Избави мя, Великий Боже, от всякие прелести диавольские…
— Да не сейчас, там, — Банагодо весело махнул рукой на ограждение, — там всё это прочтешь.
Молодой бриод, поднатужась, отодвинул тяжелую секцию забора, освобождая дорогу к демону. Вдвоем с Эримом они кое как протолкнули священника внутрь, вернули деревянный щит на место и тут же прильнули к ограждению, с интересом ожидая что будет дальше. Через минуту к ним присоединились все остальные бриоды.
Отец Боб по инерции сделал несколько шагов к центру огороженной площадки и остановился. Раскачиваясь, он клонился то вперед, то назад, сильно зажмуривался и затем изо всех сил распахивал глаза, словно пытался восстановить зрение. Создавалось ощущение, что отец Боб отчаянно борется со сном, который вот-вот свалит его с ног. При этом казалось, что большого серого пса с треугольными торчащими ушами он в упор не видит.
— Возрадуемся же ныне, братия и сестры, — вдруг певуче провозгласил он, — ибо чудо дивное лицезрел я в пустоши опаленной. Град Великий из каменьев белых сложенный выступил из земель бесплодных и встал предо мною. И был тот Град Великий полон… полон…, — отец Боб запнулся, уставившись на бутыль в своей руке.
Вытащив зубами пробку и выплюнув её, он задрал голову и щедро приложился к бутылке.
— Во дает, святой отец, — восхитился Вархо, — должно быть воду в вино обратил.
— Да сушняк у него, — сказал Мелис, — сейчас всё выхлещет, пропойца плешивый, и на демона ничего не останется.
Так и вышло. Боб выпил всё содержимое бутылки и отшвырнул её. Затем уставился на книгу в своей руке, словно силясь понять что это.
— Закусить хочет, — насмешливо прокомментировал Кушаф.
Отец Боб, по-прежнему полностью игнорируя огромную собаку метрах в трех от себя, направился к ограждению и встал перед ним, уперевшись рукой в доски, при этом сильно раскачиваясь.
— Чего это он? — Спросил Мелис.
— Поссать кажется, гад, пристраивается, — хмуро сказал Вархо. — Клянусь Сирой Кровопускателем, опозорит нас святой отче на весь ад. Как после смерти чертям в глаза смотреть будем?
Отец Боб тем временем качнулся еще пару раз и, уткнувшись лбом в ограждение, застыл, словно уснув.
Бриоды некоторое время выжидали, но священник не шевелился и кажется и правда слегка похрапывал.
Ронберг мотнул головой Банагодо, молча приказывая тому разобраться с ситуацией. Молодой бриод обошел ограждение и приблизился к священнику. Нависнув через забор над его головой, Банагодо насмешливо позвал:
— Э-эй, ваше преосвященство, — и постучал в темя святого отца, словно это была дверь, — очнитесь. Вас ждут.
Отец Боб, с трудом открыв глаза, поднял голову и поглядел на бриода.
— Из книжки прочтите что-нибудь, ваше высокопреосвященство, — подсказал Банагодо.
Отец Боб осоловело поглядел на книгу и, отпустив забор, взялся за неё обеими руками. Покачиваясь, он раскрыл книгу, немного полистал и заплетающимся языком начал:
— Она закрыла глаза…
— Туда, туда читайте, ваше святейшество, — потребовал Банагодо, указывая в сторону собаки.
Отец Боб послушно развернулся и, сделав пару шагов, замер и продолжил чтение:
— … закрыла глаза и откинула голову назад. С сильно бьющимся сердцем, Назира взволнованно чувствовала как её тело буквально тает и млеет от прикосновения сильных мужских ладоней. Балу нежно целовал её шею и шептал ласковые словно одурманивающие слова. Он осторожно раздвинул её ноги и прижал свой живот к животу девушки. Назира тихонько застонала, ощущая как сладкий влажный огонь затопляет её чресла. Она почувствовала животом напряженный стержень Балу и затрепетала, понимая что вот-вот он войдет в неё.
Бриоды слушали, раскрыв рты.
— Это что ж за псалом такой?! — Недоумевая, поинтересовался Вархо. — Страсти какой-то блудницы?
— Что ты за книгу ему дал? — Спросил Кушаф.
Баногодо пожал плечами:
— Взял со стола в его комнате. Она там одна лежала, думал Талмуд какой или Авеста.
Отец Боб между тем продолжал, переходя к таким откровенным подробностям любовного соития неизвестной Назиры с неизвестным Балу, что разбойники, словно даже смущенные, поглядывали друг на друга и криво улыбались.
— Ну и книжки у попов, — восхищенно произнес Мелис. — Это вот это они что ли у себя в семинариях изучают?
— Да уж, — неопределенно проговорил Кушаф. — Тебе бы такую с женой почитать. Глядишь вы бы и узнали наконец для чего мужчины и женщины живут вместе.
— А вы смотрите как пёс-то заслушался, — сказал Эрим.
Кит действительно следил за священником очень внимательно, буквально ни на миг не отводя от него глаз. Боб же, видимо совсем не улавливая смысла своих же слов, тем не менее с пьяным усердием старался читать выразительно и проникновенно.
— Очень любопытно, — громко и четко сказал Кит, когда речь уже зашла об оральном сексе.
Отец Боб тут же умолк и потрясенно уставился на серую собаку. На лице священнослужителя застыло немое, просто-таки оглушающее изумление. Сильно раскачиваясь, он оглянулся на бриодов и, тыча пальцем в пса, попытался что-то сказать.
— Но по-моему такая литература как-то не соотносится с вашим саном, — все также звучно произнес Кит.
Глядя на волшебную собаку с благоговейным страхом, отец Боб принялся медленно пятится назад. Тут же ему под ногу подвернулся коварный булыжник и дородный священнослужитель полетел спиной назад и с треском врезался в доски ограждения, по которым медленно осел на землю.
— Кабздец нашему попу, — прокомментировал Кушаф. — Слушайте, может он сам эту книжку написал?
Однако никто ему не ответил, ибо случилось чудо. Рядом с псом возник другой отец Боб, трезвый, благообразный и словно даже чуть светящийся. Эрим и Мелис испуганно забормотали какие-то оберегающие заклинания.
Новый отец Боб был статен, величав, с чистой опрятной бородой, густыми, аккуратнейшим образом расчесанными волосами на голове, со светлым ликом и добрыми мудрыми глазами. Его темные одеяния выглядели изысканными и даже роскошными и весьма выгодно очерчивали его могучую широкую фигуру, а высокие новенькие сапожки с чуть загнутыми носками ненавязчиво сияли полировкой. И не было ни на них, ни на одежде ни единого пятнышка, ни единой пылинки. Новый Боб был нечеловечески совершенен и безупречен.
На своего жалкого двойника роскошный отец Боб глядел доброжелательно, но с укоризной. Но затем его одухотворенное лицо погрустнело и, покачав головой, он сказал необычно красивым и глубоким голосом:
— Как же ты мог, Роберт? Как же ты позволил себе дойти до такого? Горечь и печаль переполняют моё сердце, когда я вижу каким ты стал. Сластолюбие и ложь обуяли тебя, чревоугодие и пьянство отравили твоё тело, сладострастие и безнравственность источили твою душу. Как же ты мог, Роберт, предать Господа своего, которому клялся служить до конца дней своих?! Как мог ты бросить
