— А что ты себе думаешь, салага, — точно бы выдернул, так и знай, самих-то носков и нету, весь вечер штрипки к поголёшкам пришивали. Ладно, что ещё нитки крепкие в роте нашлись не из распущенных бинтов, как на подворотнички, — значительно приосаниваясь, солидно согласился старший. — Накрылась бы нам халява. Уж лучше здесь сидеть, чем без куска в части. — И мечтательно добавил:

— Может, опять нам поесть полковник Пиртунов по будеброту купит.

— По бутеброду, — меланхолически поправил младший. — Не спорь, точно знаю, хоть и признаю, что ещё салага.

— Ну-ка, высунь язык и скажи: солдат, дай пороху, — потребовал разбитной. — Давай, блин, короче, говори, мямли.

— Гав-гав, вай фо уфу, — старательно выговорил младший, высунув язык и вытянув тонкую шею из ворота бушлата.

— Обещаю: сейчас сил нет, но потом точно дам по уху, если ещё раз исказишь про нашего капитана Петра Иваныча с инициалами и фамилией. Что за Питушин? Если не знаешь, почему у него имя и отчество знаменитые, говори только фамилию, Тушин. Он — один нормальный у нас мужик. Про него в толстой книжке, бают, прописано, где про бой в Бородино. Про нашего капитана Тушина. Усёк, скажи-ка, ведь недаром?

Окурки в губах у них исчезли, докуренные дотла, сигаретный пепел на ковровом покрытии солдаты аккуратно затёрли подошвами.

— Сейчас держись, — прислушиваясь, сказал тот, что постарше. — Разогрелся полкан.

По зданию раскатился словно бы пушечный выстрел, в воздухе материализовалась пыль десятилетий. На высоте фута от пола рядом с евродверью вывалился из стены кусок примерно с квадратный же фут, а если учесть и толщину стены, то объёмом с фута три кубических.

— Вот, блин, Пиртунов бьёт на совещании! — восхитился старший солдат. — Точно, подошвы у него от водолазов.

— Нет же у нас денег на водолазов, вроде бы, — засомневался младший.

— Так импортные же они, подошвы-то, козёл. Свинцовые, наверно. Или эти, как их, наш капитан ещё рассказывал, какие бывают военные материалы, из американской танковой брони, из обеднённого урана.

— Чего он на них взъедается?

— Тебе, салабон, знать не положено. Служба ихая такая, — гордясь своей опытностью, проговорил разбитной. — Чтоб имям служба мёдом не казалась.

Младший поковырял выпавший кусок стены носком ботинка:

— А пинат-то стенку пошто?

— Не порть казённое имущество, не хватит доносить, босой останешься, — сделал ему замечание разбитной. — И г…вно это не кроши, самим же убирать. До вечера далёко, как до царя. Пинат… Неграмотный. Он сам лично проверяет всё наощупь и завсегда для верности ногой пинает. Давай примерять.

Они вдвоём попытались приподнять выпавший кусок стены, но не смогли.

— Опять простой, опять с голодухи. Было бы чем, был бы нам ещё перекур, — сказал тонкошеий и, поворачиваясь к Густову, состроил жалостную рожицу:

— А у вас нету закурить, господин подполковник? Есть?

Борис мгновенно просчитал варианты словесных препирательств с юными разгильдяями и ответил правдиво:

— Не курю.

— На нет и ни хрена нет, — проговорил старший из солдат, — и в ногах правды нет.

Оба солдата, как по команде, опустились на корточки и оперлись спинами на ореховую стенную панель.

— Слышь, что он им кричит: «бездельники», гутарит, — сказал, кивнув на сквозную дыру, младший из солдат. — А как его настоящая фамилия, не Пердунов же, в самом деле?

— Тебе какая разница? — лениво спросил старший и мечтательно прикрыл глаза. — Ты молись, чтобы он вмазал, когда этих отпустит. Вот и станет добрый. Тогда накормит.

— Дак хоть что-то знать. Я-то недавно, а ты, с после курса молодого бойца, второй уж год сюда ходишь. Что потом дома про службу рассказывать?

— Не-а! Сперва я в то здание ходил, пока было с целым потолком. Та-ак наш полкан пнул не туда, что там сразу потолок и угол упали. Уже его не починят. Это у них теперича другое, три месяца как уплотнённое, — не открывая глаз, лениво проговорил опытный. — Вроде, кадровиков то ли с тюрьмами, то ли с дисбатами объединили, нет же денег в стране. А девкам дома, что ты хошь наплетёшь, всё одно не проверят. Птички на петлички на дембель достань, скажи, в самой авиации служил, под дрожащим крылом самолёта крылатые бомбы и лазерные ракеты подвешивал. У нас, блин, в аэродромном обслуживании и службы-то никакой теперь нету, метёлок не запасли. На птичек в петлички и то металла нет, а то в хозроте умельцы сами бы выточили.

— Да уж в деревне и девки все уже знают, что авиации у нас никакой не стало. Порезали и продали всё на экспорт чухонцам. Что-то другое надо плести. А вот скажи ещё: как это у него выходит — он вмазывает, а потом от него не пахнет? Какая это химика?

— Импортные таблетки за валюту жрёт, от них потом в желудке булькает и цирроз в печёнке делается. С простой водки же ни у кого не забулькает… Видел, потроха в брюхе какие у него? Во как выпирают!

— А в караул на той неделе нашему взводу идти, возьмут меня? — не мог успокоиться младший. — Может, пороху дадут… Ты, эвона, дразнишься, что я ещё его не нюхал. А какой он, порох?

— Уймись, не дадут, — отрезал старший. — Порох бывает в патронах. И патроны не дадут, всё генералами налево югам распродано. Зачем они? И без патронов наши в прошлый караул собачку дачную прикладом забубенили. Сдуру в часть забежала, любопытства ради. Может, тоже с голодухи, к зиме брошенная, тут ей, бедной, и настал кирдык. Соли не было, так старой лаврушки побольше со склада напи…дили — ох, и вкуснота получилась, кто ел, говорят!.. Что там охранять, в карауле? Грибок обоссанный, под которым стоишь?

— А амбары или эти, как их, боксы с техникой? За штабом, за колючей проволокой…

— Не амбары, салабон, а ангары. С какой такой ещё техникой? Кто её когда видел? Ребята, которые в караул ходили, ну, кто дембелям да фазанам проигрывает на наряды, говорят по секрету, они как есть нарисованные там, все эти ангары, — понизив голос, зашептал старший. — Для дезухи своим, чтобы верили, что армия ещё есть. На большущем полотне. Как ветер подует — оно, блин, и захлопает. А дождик пройдёт — так ангары те и обвисают. Ничего там нет за этим полотном, один лес. Если не повырубили на коттеджи генералам, на сауны. Помолчи, земеля, дай соснуть… Ведь жрать же хочется, ты соображай, поимей хоть совесть.

— Полотно-то, оно же очень, ну о-очень большое получается, — не поверил тонкошеий солдат, — дорого, поди.

— Так импортное же. Ихий президент дал по гранту нашему. И колючая проволка против прохода к