верхушки травы, то от этого он чувствует отторжение, унижение, отвращение. Когда огромный лесной слон направляется на пастбище, другие слоны — самцы, самки, молодняк и маленькие слонята — едят погнутые и поломанные ветки, то от этого он чувствует отторжение, унижение, отвращение. Когда огромный лесной слон вошёл в водоём, а другие слоны — самцы, самки, молодняк и маленькие слонята — опережают его и мутят своими хоботами воду, то от этого он чувствует отторжение, унижение, отвращение. Когда огромный лесной слон вышел из водоёма, а слонихи проходят, обтираясь о его тело, то от этого он чувствует отторжение, унижение, отвращение.

И тогда мысль приходит к огромному лесному слону: «Сейчас я живу будучи окружённым другими слонами: самцами, самками, молодняком и маленькими слонятами. Ем траву с поломанными верхушками, а они едят мои погнутые и поломанные ветки. Я пью мутную воду, а когда выхожу из водоёма, слонихи проходят, обтираясь о моё тело. Что если я буду проживать один вдали от стада».

И спустя какое-то время он проживает один вдали от стада. И тогда он ест траву с неполоманными верхушками, никто не ест его погнутые и поломанные ветки, он пьёт чистую воду, а когда выходит из водоёма, слонихи не обтираются о его тело. И тогда мысль приходит к огромному лесному слону: «В прошлом я жил будучи окружённым другими слонами… проходили, обтираясь о моё тело. Но теперь я живу один, вдали от стада. Я ем траву… не обтираются о моё тело». Сломав охапку веток своим хоботом, потерев ей своё тело, он, будучи довольным, утоляет свой зуд.

Точно также, монахи, когда монах пребывает в окружении монахов, монахинь, мирян, мирянок, царей и царских министров, учителей иных учений, учеников учителей иных учений, то в этом случае мысль приходит к нему: «Сейчас я живу, будучи окружённым монахами… учениками учителей иных учений. Что если я буду проживать один, вдали от общества?»

Он затворяется в уединённом обиталище: в лесу, у подножья дерева, на горе, в узкой горной долине, в пещере на склоне холма, на кладбище, в лесной роще, на открытом пространстве, у стога соломы. Уйдя в лес, к подножью дерева или в пустую хижину, он садится со скрещенными ногами, выпрямив тело и установив осознанность впереди.

Оставив жажду к миру, он пребывает с осознанным умом, лишённым жажды. Он очищает свой ум от жажды. Оставив недоброжелательность и злость, он пребывает с осознанным умом, лишённым недоброжелательности, желающий блага всем живым существам. Он очищает свой ум от недоброжелательности и злости. Оставив лень и апатию, он пребывает с осознанным умом, лишённым лени и апатии — осознанный, бдительный, воспринимая свет. Он очищает свой ум от лени и апатии. Оставив неугомонность и сожаление, он пребывает без взволнованности с внутренне умиротворённым умом. Он очищает свой ум от неугомонности и сожаления. Отбросив сомнение, он пребывает, выйдя за пределы сомнения, не имея неясностей в отношении благих [умственных] качеств. Он очищает свой ум от сомнения.

(1) Отбросив эти пять помех, загрязнений ума, качеств, что ослабляют мудрость — он, отстранённый от чувственных удовольствий, отстранённый от неблагих состояний [ума], входит и пребывает в первой джхане, которая сопровождается направлением и удержанием [ума на объекте медитации], а также восторгом и удовольствием, что рождены этим отбрасыванием. Будучи счастливым, он утоляет свой зуд.

(2–9) С угасанием направления и удержания он входит и пребывает во второй джхане…{821} в третьей… в четвёртой… в сфере безграничного пространства… в сфере безграничного сознания… в сфере отсутствия всего… в сфере ни восприятия, ни не-восприятия… входит и пребывает в прекращении восприятия и чувствования, и, [когда он] увидел [это] мудростью, его пятна загрязнений ума полностью уничтожились. Будучи счастливым, он утоляет свой зуд».

АН 9.41

Тапусса сутта: Тапусса

редакция перевода: 01.12.2013

Перевод с английского: SV

источник:

"Anguttara Nikaya by Bodhi, p. 1309"

Так я слышал. Однажды Благословенный пребывал в стране Маллов, где находился город Маллов под названием Урувелакаппа. И тогда, утром, Благословенный оделся, взял чашу и одеяние и вошёл в Урувелакаппу собирать подаяния. Походив по Урувелакаппе за подаяниями, после принятия пищи, вернувшись с хождения за подаяниями, он обратился к Достопочтенному Ананде: «Оставайся здесь, Ананда, а я пойду в Великий Лес, чтобы провести там остаток дня».

«Да, Учитель» — ответил Достопочтенный Ананда. Затем Благословенный вошёл в Великий Лес и сел у подножья дерева, чтобы провести [здесь] остаток дня.

И тогда домохозяин Тапусса подошёл к Достопочтенному Ананде, поклонился ему, сел рядом и сказал: «Господин Ананда, мы, миряне, наслаждаемся чувственными удовольствиями, получаем удовольствие от чувственных удовольствий, радуемся чувственным удовольствиям, восхищаемся чувственными удовольствиями. Отречение [от чувственных удовольствий] для нас подобно пропасти. Я слышал, что в этой Дхамме и Винае есть очень юные монахи, чьи умы склонились к отречению и стали безмятежными, утверждёнными, освобождёнными в нём, видя его умиротворяющим. Отречение, Господин, есть та самая грань между [простыми] людьми и монахами в этой Дхамме и Винае».

«Это, домохозяин, следует обсуждать с Благословенным. Ну же, пойдём к Благословенному и расскажем ему об этом. [Затем] мы запомним объяснение Благословенного».

«Да, Господин» — ответил домохозяин Тапусса.

И тогда Достопочтенный Ананда вместе с домохозяином Тапуссой отправился к Благословенному, поклонился ему, сел рядом и сказал: «Учитель, этот домохозяин Тапусса говорит так: «Господин Ананда, мы, миряне, наслаждаемся чувственными удовольствиями… грань между [простыми] людьми и монахами в этой Дхамме и Винае».

«Так оно, Ананда! Так оно, Ананда!»

(1) До моего просветления, пока я всё ещё был непросветлённым бодхисаттой, мысль пришла ко мне: «Отречение — это хорошо; уединение — это хорошо». И всё же мой ум не склонялся к отречению и не становился безмятежным, утверждённым, освобождённым в нём, хотя я видел его умиротворяющим. Мысль пришла ко мне: «Почему мой ум не склоняется к отречению, не становится безмятежным, утверждённым, освобождённым в нём, хотя я вижу его умиротворяющим?» И тогда мысль пришла ко мне: «Я не увидел опасности в чувственных удовольствиях, не взрастил этого [прозрения]. Я не достиг блага в отречении и не устремлялся к нему. Поэтому мой ум не склоняется к отречению и не становится безмятежным, утверждённым, освобождённым в нём, хотя я вижу его умиротворяющим».

И тогда, Ананда, мысль пришла ко мне: «Если бы, увидев опасность в чувственных удовольствиях, я бы стал взращивать это [прозрение], и если, достигнув блага отречения, я бы стал устремляться к нему, то тогда, возможно,