Шрифт:
Закладка:
Он вошел в больницу, одетый в цилиндр и фрак, его фирменный костюм. Ему уже за восемьдесят, но выглядит он на двадцать лет моложе. Он держит себя в форме, пробегая семь миль каждое утро перед завтраком, отжимаясь пятьдесят раз после обеда и плавая по часу каждый вечер перед ужином. А в перерывах горстями глотает витамины и минералы. Он спрашивал каждого встречного, где находится бассейн. К сожалению, в Манхэттенском Психиатрическом Институте такого сооружения нет.
После этого я его не видел, отчасти потому, что пропустил утреннюю кофейную конференцию (наш гость пил грейпфрутовый сок), чтобы навестить Рассела, который находился в лазарете, по-видимому, страдая от истощения. Казалось, он чувствовал себя нормально, за исключением того, что он все еще проповедовал о надвигающемся конце света.
Я сказал Чаку понаблюдать за состоянием Рассела, но он был удивлен, узнав, что тот болен.
— Не волнуйтесь, — заверил он меня. — Он вне опасности.
Он боялся, что его отправят в Колумбийскую Пресвитерианскую больницу[47] для дальнейшего обследования и тестирования.
— Делай то, что считаешь нужным, — сказал я. — Я не хочу потерять его.
Прежде, чем покинуть клинику, я заглянул к Расселу, чтобы весело помахать ему на прощание и застал его рыдающим. Я вошел и спросил его, в чем дело. Он ответил:
— Когда я попаду на небеса, надеюсь, у них будут там гамбургеры субботними вечерами…
Мне кажется, что я впервые слышал от него что-то, что не было цитатой из Библии.
Моя очередь поговорить с великим клиницистом[48], чьи книги занимают особое место на полках моего кабинета, подошла в два часа. Он заскочил в мой кабинет с бодростью ребенка (возможно, благодаря отжиманиям), проглотил несколько витаминов и тотчас, сидя в своем кресле, уснул. На мгновение мне показалось, что он умер, но при тщательном изучении я увидел, что его грудь движется под галстуком. Не желая мешать ему, я выскользнул, позволив ему немного вздремнуть. Лишь позже я узнал, что он зашел в кабинет к каждому. Вероятно, он берег свои силы для назначенного на четыре часа семинара.
Когда я вернулся, чтобы разбудить его и проводить в кабинет Бимиша, он закончил предложение, которое начал говорить, перед тем как задремать и выпрыгнул из кресла, словно двадцатилетний. Мне было трудно поспевать за ним, пока он летел вниз по коридору.
Имея час свободного времени до семинара, я решил потратить его на прогулку по саду, где я наткнулся на Лу, тяжело пыхтящего неподалеку. Я не видел его пару недель и пришел в ужас от количества набранного им веса. Его брюки для беременных растянулись до предела. Ярко-желтая кофта расстегнулась и упала на вздувшийся живот, подобно лепесткам гигантского подсолнуха. Создавалось впечатление, что он буквально кормит собственные иллюзии.
Он сдул с глаз несколько волосинок.
— Если бы я знал, что все так будет, я бы никогда не стал матерью, — простонал он.
Казалось, он что-то перебирает — нить паутины, как я полагал.
Я заметил Дастина, медленно семенящего вдоль дальней стены. Обычно в конце дня он был наиболее возбужден. Я услышал, как Лу сказал:
— Почему бы вам сегодня не дать Дастину перерыв и не подержать его родителей подальше от него?
— Они хорошие люди, Лу. Они просто навещают его.
— Они сводят его с ума!
Сразу после этого Милтон покачнулся на своем потрепанном одноколесном велосипеде, жонглируя несколькими изюминками, и пробормотал себе под нос:
— И я сказал маэстро: «Нет, спасибо! Я хочу услышать всего рамиде[49] или не слышать его вообще!»
С другой стороны ко мне подошла Вирджиния Голфарб и напомнила о предстоящем семинаре нашего уважаемого гостя. Я проводил ее до амфитеатра.
Когда все расселись, и Виллерс в самой лестной форме представил нашего гостя, он выпрыгнул из своего кресла и поднялся на трибуну. К сожалению, когда освещение потускнело для демонстрации его слайдов, великий человек снова заснул. Он стоял и тихонько похрапывал в передней части помещения, подобно старой лошади, одетой в цилиндр. Киномеханик, один из наших молодых смышленых сотрудников, как ни в чем не бывало, продолжил слайд-шоу, которое и так прекрасно демонстрировало всю информацию. Когда все было кончено, и зажегся свет, наш оратор проснулся, закончил свою речь и поинтересовался, есть ли вопросы.
Вопросов ни у кого не было. Возможно все, как и я, задумались о функциональных способностях пожилых джентльменов, которые наводняли залы Конгресса и Верховного суда Соединенных Штатов, так сказать, засыпая над переключателем[50], в то время как мимо проезжал поезд.
Освежившись после дремоты, наш уважаемый коллега пошел часок поплавать в местном бассейне, прежде чем снова прикорнуть во время ужина в одном из лучших ресторанов Манхэттена. (Виллерс, жена которого была все еще больна, отпросился домой и оставил меня одного разбираться с проблемами.) Каким-то образом ему удалось поджечь свое меню от пламени свечи, а спустя какое-то время его голова упала в тарелку с пюре с «очень молодым, нежным, сладким горошком в несоленом сливочном соусе с веточкой майорана и укропа». После того, как помог ему поесть, я, наконец, засунул нашего дремлющего гостя в такси и отправил в аэропорт, его лоб так и остался перепачканным едой. Он бойко дошагал до терминала, но улетел ли он домой или нет, можно только гадать.
Когда мы отъехали, я изумился достижениям нашего знаменитого друга, большинство из которых, должно быть, произошли, пока он крепко спал. Мне стало интересно, не появится ли у него значительно больше энергии, если он прекратит держать себя в такой отличной форме.
БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В среду, сразу после полудня, перед моей следующей беседой с Робертом, я перекусил с Жизель, чтобы просто проверить связь. Она упомянула, что офтальмолог, насколько она знала, был крайне заинтересован доказать или опровергнуть способность прота видеть ультрафиолетовый свет. Я ответил, чтобы она ненадолго отложила эту затею.
— Возможно, прот скоро покинет нас, а работы осталось еще слишком много.
— Именно поэтому он и должен увидеть прота как можно скорее!
Я сказал, что дам ей знать, когда подвернется удобный случай.
К сожалению, она не смогла рассказать мне о проте
