Но мы все равно не спешим, сверяемся на каждом перекрестке с постами, выясняем обстановку, постепенно спускаясь по улице Георгиевской к «Азовстали». Одна из труб завода видна точно по осевой разметке улицы. С нами отправился муж Татьяны, судья-пенсионер Игорь. Говорит: «Один бы я не решился выйти со двора». Показывает на шпиль «сталинской высотки», улыбается:

— Мы, когда в подвале сидели, все гадали — уцелеет ли шпиль? Можно ли его восстановить? А он стоит!

Пожалуй, шпиль этот — заколдованный, потому что все, что вокруг, никак не напоминает прошлый, достаточно зажиточный приморский город, не имевший налета южной провинциальности. От вида издырявленного осколками и пулями фургончика с надписями «Дети» просто бросает в дрожь. Я, приготовившись к самому страшному, открываю заднюю дверь: куча детской одежды, но крови нет. Еще какое-то время идем молча, слушаем, как морской ветер мелодично звенит сорванным металлом. Я вижу, как наш провожатый потемнел лицом от увиденного — искалеченные кварталы не думают заканчиваться.

И я говорю осторожно:

— Игорь, вы понимаете, что по-другому их нельзя было выбить из города? Нет вариантов, не придумали иных методов!

Игорь говорит, что он понимает все последствия, когда огневую точку устраивают в жилом доме.

Мы выбрали удачное место для разговора. Слева от нас уткнулся в стену наш БТР-82, скорее всего, морской пехоты. Граната попала ему под порог десантного люка. Еще одна — в лобовую броню. Машина выгорела, по асфальту растекся серебряными лужами свинец из аккумуляторов. Рядом валяется офицерский планшет, наполовину обгоревший, компас без стекла, записная книжка, «Справочник сержанта»… Если посмотреть направо, через перекресток, то моментально вычисляется окно в старинном многоэтажном доме, огневая точка гранатометчика. Окно было прямоугольное, а стало круглым после попадания танкового снаряда. Чуть выше сгоревшего бронетранспортера улица засыпана короткими гильзами от танковых снарядов. Расчистив дорогу, пехота и броня пошли дальше, на «Азовсталь». Как воевать в городе по-другому, пока не придумали.

ПОЖАР, ГРАБЕЖ И ПРОВОКАЦИЯ?

Мариупольский краеведческий выгорел почти дотла. Лишь скифские каменные бабы у входа такие же, как и тысячу лет назад. Они видали всякое, их ничем не удивить, смотрят безглазо мимо людей. Замок в музейной двери выбит автоматной очередью, я только собираюсь ее открыть, и в эту же секунду сзади женский голос:

— Дмитрий! Здравствуйте! Я все ваши стримы из Мариуполя смотрела!

Это директор музея Наталья Капустникова, говорим, похрустывая выбитыми стеклами под ногами. Спрашиваю главное: коллекцию успели спасти? Нет.

— Нас бросили, просто бросили! — почти кричит Наталья. — Уже 25-го числа руководство города сбежало. На 24-е была назначена встреча с замом мэра Мариуполя, коротко поговорили об эвакуации и все. Шестьдесят тысяч единиц хранения. Жалованная грамота Екатерины Второй, личные вещи митрополита Игнатия…

По словам Натальи, от всей экспозиции остался только пепел. И это странно, все сгорает только в домне. Вполне могли вывезти экспонаты и замести следы. Впрочем, на первом этаже музея уцелела уникальная библиотека. Наталья просит на прощание:

У входа в краеведческий, музей, разграбленный и сожженный

— Дмитрий, напишите, сообщите властям, пусть хоть какую-то охрану дадут, хотя бы книги сохраним!

Возвращаемся к машине через тот самый Драматический театр. Последний спектакль, судя по уцелевшей афише, — «Собачье сердце» — ставил еще в 2013 году, до войны, Валерий Золотухин.

У пожарного гидранта театра люди набирают техническую воду, предупреждают нас:

— Не вздумайте пить, ребята. Только мыться и мыть посуду.

Мы опросили немало горожан о том, что случилось в этом театре в день его подрыва. Ответы были логичные: «Я в трехстах метрах в подвале сидел, ничего не видел», «Мы из подвала неделю носа не высовывали». Вообще, есть большие сомнения, что кто-то на момент взрыва театра был в зрительном зале. Люди в театр шли прятаться от обстрелов. Смысл сидеть в огромном пустом объеме и ждать, когда прилетит в здание? Но в театральных подвалах жили сотни людей. Мы обошли их по кругу, прошли под всем театром. Сотни матрасов, одеял, детские игрушки и горшки, еда. И десятки воздушных шаров, возможно, они продавались в фойе и их принесли детям, чтобы как-то их успокоить, утешить. В одной из подвальных комнат, закинутая одеялом, лежит погибшая женщина. Скорее всего, здесь повторилась история с роддомом № 3, о котором я писал: объект взорвали так, чтобы обвинить Россию в авиабомбардировке. Только у роддома в землю заложили фугас, чтобы получилась большая яма для картинки, а здесь взорвали зрительный зал. Если судить по огромным кускам кровельного железа, их выдавило изнутри, не порвало, не посекло осколками…

В ставшем уже своим мариупольском дворе сталкиваюсь с девочкой лет десяти. На груди у нее два беджа: «Оптик-консультант» Татьяна и такой же, но с именем Анна. Спрашиваю:

— Так как тебя зовут?

Девочка смеется:

— Вероника!

Татьяна вышла нас проводить из подвала, стоит, опираясь на палочку, объясняет:

— Вон, прямо над нами, магазин «Оптика», когда начались бои, они его просто разграбили. Вынесли все, до последней оправы!

— А с вашим магазинчиком что?

— А его просто расстреляли из автомата. Там магазинчик-то… и кофейня была при нем.

Татьяна показывает одной рукой размер магазинчика, в другой у нее старушечья палочка. Понятно, что магазинчик небольшой, крохотный. И пока до него ей не дойти, тянет раненую ногу. Но я все равно говорю ей:

— Как откроетесь, мы придем к вам кофе пить. Специально приедем.

Татьяна отвечает совершенно серьезно:

— Всегда буду вас ждать.

Конечно, краеведческий музей разграбили — на сортировке «Азовстали» мне показывали «козацкую шаблюку», которую бросили украинские морпехи. В одном из университетов города я нашел кованую кольчугу, настоящую, не современную реплику из шайб-гроверов, нет, на этой кольчуге стык каждого колечка был закован кузнецом. И так по всему городу, на бывших позициях «захистников» постоянно встречались артефакты из обворованного музея…

20 апреля 2022 года

«Я БОЛЬШЕ НЕ ГЛАЖУ СОБАК, ОНИ ВСЕ ЗДЕСЬ ЛЮДОЕДЫ»

ПРОСПЕКТ МЕРТВЕЦОВ

По границе завода Ильича идет широченный Никольский проспект, потом пойма реки Кальмиус и за ней уже — «Азовсталь» с остатками полка «Азов». На проспекте лежат десятки трупов, машины их объезжают аккуратно. Ветер засыпает тела пылью и прибивает к ним бумажки и всякий сор. Считаю трупы, сбиваюсь на втором десятке — нужно объезжать воронки, свисающие провода и сплющенные автомобили. Перед нашей машиной долго брел старик с сумкой-тележкой. Он не обращал на нас внимания, не