изумление, когда из девяти тяжелораненых, от которых отказались местные врачи, шестеро пошли на поправку. В их числе был и неизвестный герой Нарвской баталии — Дитрих Кауфман. Сподвиг преображенцев на атаку, одним из первых вломился в ряды противника. Порвали его шведы изрядно, все думали — не выживет. Но Дарья не пожалела медикаментов и шёлковых ниток, чтобы к моменту приезда в Москву означенный офицер уже был в сознании и даже мог самостоятельно работать ложкой.

Рассказывать в подробностях о встрече, обустройстве и обмене новостями смысла нет. Возникла только одна проблема — где размещать лежачих раненых. Пришлось немало побегать, чтобы найти помещение, более-менее подошедшее под лазарет, и попросить интендантов немного потесниться, прибрав оттуда рулоны сукна и иную казённую «мануфактуру», благо, было куда их переместить. Потом чуть ли не полным составом «Немезиды» всё это отмывали и приводили в соответствие санитарным нормам. Раненые всё это время лежали в «располаге», и при них неотлучно находились медики — Дарья и её медбрат Юхан.

О мальчишке стоило сказать несколько слов отдельно. За время, проведенное им в статусе помощника лекаря, он научился более-менее сносно говорить по-русски. Но не это главное. Парень искренне полюбил медицину — вот чего меньше всего ждали от бывшего шведского солдата и фаната Карла Двенадцатого. Пока он был учеником и, как сказала сама Даша, постигать лекарское искусство ему предстояло ещё не один год, но уже ассистировал своей учительнице во время операций, подавая инструменты и следя за их стерильностью между применениями. Дошло до того, что юный швед прилюдно поклялся более никогда и ни при каких обстоятельствах не брать в руки оружие. Мол, дело своей жизни он уже обрёл и со стези сей не сойдёт. Учитывая свойственное ему упрямство, следовало предполагать, что это всерьёз. Надо ли говорить, что такое положение устраивало всех без исключения?

После завершения зимних манёвров Пётр из Москвы куда-то пропал. Были предположения, что подался в ту же сторону, куда ранее услал Меньшикова. В офицерской среде курсировали упорные слухи, не подтверждённые, впрочем, документально, будто государь намерен вернуться к Рождеству. За это время новоиспеченным преображенцам следовало позаботиться о парадном обмундировании, для того им, как тогда было заведено, выдали денег «на платье». Полевое, по негласному распоряжению государя, им разрешили использовать собственное. Пошивом мундиров и изготовлением обуви с амуницией занимались считанные мастера, стоило «забить» свою очередь, пока не подсуетились другие новобранцы.

Пока суд да дело, командир ежедневно гонял «немезидовцев» за город на стрельбище — изучать матчасть, осваивая здешние фузеи. На резонный вопрос — мол, зачем? — последовал не менее резонный ответ: «Наши боеприпасы не бесконечные». Даже с учётом прикопанного в лесу под Нарвой и при экономном использовании хватит сезонов на пять, а дальше — либо полный переход на карамультуки, либо максимально возможная модернизация здешнего военпрома.

Тяжёлые, как зараза, фузеи — кило по пять каждая — не имели ремней для более комфортной носки. Фузилеры так и таскали их — уперев прикладом в ладонь и прислонив к плечу. В комплекте к этой гире шла кожаная сумка с пулями и пороховыми зарядами в бумаге, шомпол, роговая натруска с порохом для полки и багинет в кожаных ножнах. Если шомпол крепился под стволом фузеи, то всё остальное хозяйство носили на портупее. В принципе удобно, даже на стрельбище и в бою. Но если бы ружьё не надо было заряжать с дула… Вот это людям, разбалованным техническим прогрессом, было делать труднее всего. За время, которое требовалось для перезарядки фузеи, нормальный стрелок двадцать первого столетия мог высадить весь автоматный рожок. Затем все становились в шеренгу и делали залп, причём гости из будущего с первого же раза уяснили, почему при выстреле надо отворачиваться или прикрывать лицо шляпой: порох с полки мог при воспламенении «жахнуть» и по глазам. Ну, и отдача при солидном весе пули была соответствующая.

Второе, что они поняли на стрельбище — это то, почему нужно стрелять именно залпом. Гладкоствол, однако. Пули были подкалиберными и летели куда Бог даст. Проблему решали методом больших чисел, авось процентов десять из выпущенных пулек во вражеский строй да попадёт. Но если рядовых фузилеров учили, сделав выстрел, неподвижно стоять и молиться, пока противник изволит произвести ответный залп, то шведские каролингеры, например, мишени из себя не изображали. Они немедленно вставляли багинеты в стволы разряженных фузей и бросались в штыковую атаку. Точно так же командир натаскивал теперь и «немезидовцев».

На импровизированных манёврах, которые гвардейский полковник Джон Чамберс ради интереса однажды устроил на стрельбище, четыре десятка «пятнистых» подобной атакой почти сразу взломали строй численно превосходящего условного противника. То есть сделали то же самое, что и шведы под Нарвой. Англичанин потом долго ругался на двух языках, называя «пластунов» варварами, а побитых ими новобранцев — безрукими увальнями. Но тактику штыкового боя, сходную со шведской, в гвардейских полках всё же ввёл.

Командир анонсировал ещё и изучение «ядерного оружия» — здешней артиллерии — но не успели гости из будущего как следует обсмеять самих себя в роли бомбардиров, как привезли сшитую для них парадную форму. Вот тут-то и начался цирк, знакомый в их времени, пожалуй, только начинающим реконструкторам. Пришлось пригласить знакомых офицеров из местных, чтобы проинструктировали на этот счёт, иначе сами они бы очень долго разбирались, как всё вот это на себя правильно надевать… Кстати, башмаки и сапоги, сработанные на одну колодку без различия на левые и правые, вызвали шквал негатива. Ещё и разнашивать, стирая ноги до волдырей. Если под сапоги можно тёплые носки поддевать, то что делать с башмаками, когда придёт лето? Нужно что-то срочно придумывать. Не оружием единым должна быть сильна армия.

…Пётр Алексеич вернулся в Москву двадцать второго декабря по местному календарю. К этому моменту по уговору ему должны были представить хотя бы один проект модернизации вооружения. Приготовили, ясное дело, больше одного.

3

— Корнет, вы — женщина?[14]

— Не смешно.

Если парни без особого оптимизма встретили перспективу носить здешнюю униформу как минимум на парадных построениях, то Кате преображенский мундир почему-то понравится сразу и без оговорок. Только уши мёрзли — треуголка с узким золотым сержантским галуном их не накрывала, а волосы ещё не успели отрасти до местных стандартов, торчали вихрами. Оставалось кутаться в епанчу и поднимать ворот повыше. Зато в этом прикиде её стойко принимали за молодого офицера из местных. Меньше недоверия или опасения, тоже плюс. Но свои вовсю острили, постоянно вспоминая то гусар-девицу Надежду Дурову, то кинематографический образ